Уездный комиссар Михно умудрился ночью арестовать Никифорову и препроводить в тюрьму. А уже днём в комиссариате раздался звонок и в трубке прозвучало требовательное:
— Мне комиссара Михно.
— Я слушаю, — отвечал Михно.
— Это председатель Гуляйпольского Комитета защиты революции Нестор Махно.
Некая схожесть фамилий комиссара и гуляйпольца вызвала невольную улыбку на лице Михно.
— Так вот, комиссар, мне донесли, что вы арестовали Марию Никифорову.
— Да она...
— Слушайте меня, — перебил властно Махно. — Никифорова старейшая заслуженная революционерка.
— Эта заслуженная... — пытался вставить слово Михно.
— Вы слушайте меня! — рявкнула трубка. — Так вот, гражданин комиссар, ежели вы немедленно не освободите Никифорову, я приду с революционным анархистским отрядом и силой освобожу нашего боевого товарища, тюрьму вашу взорву, а вас расстреляю как контрреволюционера-корниловца.
— Но я... — промямлил Михно.
— Вы жить хотите? — спросила трубка. — Исполняйте.
Комиссар Михно ещё хотел жить: «Ведь и впрямь расстреляют... У этой суки рука не дрогнула, всех офицеров полка положила, а этот Махно чем лучше». Комиссар позвонил в тюрьму начальнику:
— Слушай, Савин... мы тут разобрались, выпусти эту... ну, Никифорову... Какой ещё тебе письменный нужен?.. Я тебе сдал без письменного приказа, вот и выпускай без письменного... Какой фонарь?.. A-а, тебе под глазом? ...хе-хе-хе... Да не смеюсь я... Нечего было соваться к ней в камеру без дела... В общем, выпускай... Ну бюрократ... Чёрт с тобой, сейчас пришлю.
Михно достал бланк с комиссариатской паспортичкой[6], написал приказ и вызвал рассыльного.
— Вот пакет. Немедленно вручи начальнику тюрьмы.
По уходе рассыльного вздохнул: «Ну времечко», — совершенно не предполагая, что в свой час этот приказ спасёт ему жизнь.
На гуляйпольском съезде Советов, собравшемся вскоре после подавления корниловского мятежа, от анархистов-коммунистов с докладом выступил Филипп Крат. Заклеймив корниловщину и лицемерную политику Временного правительства, он призвал съезд к немедленному созданию по уезду земельных комитетов:
— Эти комитаты должны приступить к отобранию земли у помещиков. Да, товарищи, от буржуазного правительства мы никогда не дождёмся такого указа. Мы начнём передачу земли крестьянам снизу, мы подадим пример всей России, мы явимся той искрой, из которой разгорится пламя, как в своё время сказал поэт товарищ Пушкин.
«Молодец Филипп, — радовался Махно, сидевший в президиуме съезда на председательском месте. — Вставил-таки слова друга Пушкина. А что приписал их самому гению, невелик грех».
А Крат продолжал дальше развивать свою мысль.
— На помещичьих и кулацких усадьбах мы предлагаем организовать добровольные сельскохозяйственные коммуны. Дабы предупредить недовольство помещиков и возможное их контрреволюционное выступление, мы должны предложить им вступать в эти коммуны на общих основаниях и своим трудом зарабатывать себе хлеб.
— Как же, жди, — донеслось из зала.
Но выкрик не сбил Филиппа:
— Если кто из них не пожелает вступать в коммуну, тому выделить пай земли и пусть он делает с ней, что хочет. Как говорится, хозяин-барин. Земельные комитеты должны отобрать у помещиков не только землю, но и инвентарь, орудия труда, скот и тягловую силу, семена. А отобрав, тут же назначить из самых честных и добросовестных крестьян заведующего складом, сторожей, дабы помещик не успел распродать инвентарь и скот.
Выступивший за Кратом Андрей Семенюта не только поддержал Филиппа, но и потребовал создавать коммуны немедленно:
— Чтоб к посевной они успели очистить семена, вывезти на поля навоз, отремонтировать инвентарь. Мы — анархисты сегодня же создаём коммуну в имении Классена и первым почётным членом её приглашаем стать Нестора Ивановича.
В перерыве Махно подошёл к Семенюте, пошутил:
— Ну, Андрей, без меня меня женил.
— А что? Вы не хотите быть в коммуне, Нестор Иванович?
— Нет. Что ты? Я «за» обеими руками, но ты же знаешь, сколько у меня должностей, когда я успею в коммуне трудиться?
— Ну вы же почётный член. Будете иногда наезжать просто.
— Э-э, нет, Андрей, ты из меня нового барина не делай. Два дня в неделю буду честно работать в коммуне. Кто-нибудь ещё записался?
— А как же, оба Лепетченки, Баскин, Скомский, Марченко, Василевский, Каретников, Калашников, Воробьёв.
— Николай?
— Да-
— Отлично. Свой кузнец будет.
— Шушура, Белаш.
— Ну что ж, вижу неплохие работники подбираются, — усмехнулся Нестор, — особенно в застолье с чашками и ложками.
По настоянию анархистов-коммунистов съезд Советов записал в своём решении, что земля передаётся крестьянам безвозмездно по паям и что съезд рекомендует им объединяться в коммуны, так как обрабатывать землю в одиночку бедняку не под силу. Зачастую у него нет ни плуга, ни лошади. Для бедняков и бывших батраков только в коммуне спасение. Было постановлено, что коммунам передаются все помещичьи усадьбы со всеми строениями, сельхозинвентарём, семенами и скотом. По предложению крестьян было записано, что в коммуне не должно быть начальников, что все хозяйственные вопросы должны решаться на общем собрании голосованием.
Последнему особенно радовался Махно:
— Вот видите, крестьяне нутром не приемлют власть. Они все в душе анархисты, хотя в большинстве и не знают даже этого слова.
— Но, Нестор Иванович, — хитро щурился Белаш. — Ведь вы-то тоже власть. Начальник.
— Я начальник временный, меня попросил народ: командуй, я и взялся. Завтра скажут: уходи, и я уйду. Так что, Виктор Фёдорович, не пытайся подловить меня на противоречии. Я анархист убеждённый.
В большом помещичьем доме Кассена размещать коммунаров взялся Баскин и, спеша обрадовать Махно, сообщил ему:
— А вам с женой, Нестор Иванович, мы отдаём спальню Кассена.
— Для нас двоих, Рувим, это будет слишком великовато. Поместишь сюда тех, у кого большая семья.
— Ну тогда выбирайте сами.
И Махно выбрал, не в доме даже, а клетушку возле амбара, в которой жил когда-то помещичий шорник. Маленькое окно, затянутое паутиной и пылью, крохотный стол, истыканный шилом, и сооружённое из досок ложе на низких козлах. Печурка, прилепленная к наружной стене. Вот и вся обстановка убогой пристройки. Полагая, что жена не в восторге от его выбора, Нестор утешал:
— А зачем нам больше, Настюшка? Я наверняка буду чаще в отсутствии, а тебе одной много ли надо?
