Выйдя на свежий воздух, Бернар де Плантар прикинул, что теперь, пожалуй, уже по времени часов около пяти. Отдыхать ему не хотелось, душа искала приключений, и к тому же погода заметно теплела, в проталинах весело поблескивало предзакатное весеннее солнце. Хотелось жить. Отправив своих спутников отдыхать, Бернар решил малость прогуляться по городу и зашагал куда глаза глядят. Он сам не заметил, как очутился в посаде и заплутал среди узких и разнолапых улиц. Это несколько вывело его из молодцеватого расположения духа, и Бернар заскучал было, но тут перед ним выросла некая фигура, являющая собой шутливое подобие мужчины — низенькое, конопатое, щербатое, косорылое. Оно залопотало что-то зазывное и потянуло Бернара за рукав его роскошнейшего упелянда. Немного с брезгливостью посопротивлявшись, Бернар де Плантар подумал: «А чувствую, развлекусь!» — и зашагал за косорылым существом, беспрестанно лопочущим что-то на языке московитов, который в его устах не казался Бернару столь величественным и полнозвучным, а трещал и чавкал, как что-то неприличное.
Наконец остановились у дверей большого бревенчатого строения, и косорылый в полупоклоне показал французу мол, пожалуйте войти. Бернар взялся за рукоять меча и плечом толкнул открывшуюся внутрь дверь. Картина, открывшаяся взору Бернара, была самая-пресамая разухабистая. В просторном, но угнетённом низким потолком помещении царил разгул, орались песни, пронзаемые внезапными истошными воплями и женским визгом, за столами сидело человек сорок, все они бражничали, и стаканы стояли густо среди наваленных прямо на стол кусков мяса и белой рыбы. Смелые женщины, о которых успел помечтать Бернар, присутствовали, и некоторые из них восседали на коленях у тискающих их мужчин. Но главное, на что уже вовсю, кривляясь, указывал Бернару косорылый проводник, — тут находился сегодняшний соперник, обидчик, наступивший на ногу и толкнувший потомка Меровингов. Мгновенно всё стало ясно Бернару — соперник отправил косорылого на поиски, чтобы тот привёл Бернара сюда, где так забавно будет устроить драку и прикончить шевалье. Или косорылый сам придумал себе такой промысел — разыскать иностранца, затащить сюда и получить мзду. Да, рыло его и впрямь напрашивалось на получение мзды, и Бернар не замедлил расплатиться — размахнулся левой рукой и влепил мерзавцу оплеуху. Этого, быть может, никто бы и не заметил, но косорылый так истошно заверещал, что многие с любопытством уставились на стоящего при дверях иноземца в причудливых одеждах. А главное — Бернара заметил сегодняшний обидчик. Он взревел, вскидывая вверх руки, изображая не то радость, не то восторг от предстоящего смертоубийства, стряхнул со своих колен ласковую подругу и бросился из-за стола навстречу Бернару. Поскольку в руке у него не было никакого оружия, то и Бернар не спешил выхватывать меч из ножен, но всё же принял довольно воинственную позу. Каково же было его удивление, когда оскорбитель, протягивая к нему обе руки, вскрикнул:
— Пэ!
Оставалось лишь оторопело пробормотать в ответ:
— Пэ...
— Ах ты! — воскликнул обидчик, схватил Бернара каменными лапищами и трижды слюняво расцеловал в щёки. Потомок Меровингов решительно недоумевал, как вести себя — обидеться, вспыхнуть, выхватить оружие из ножен или стерпеть, плюнуть, смириться с подобным варварством. Но мысль о том, что он, кажется, снова, во второй раз за сегодня, избавлен от возможной гибели, сыграла тут главную роль, и Бернар заставил себя улыбнуться, позволил обидчику усадить его за стол с весёлыми красотками и разом махнул полный стакан какой-то тёмной жидкости. Оказалось, это вино, причём не самое худшее, похожее на итальянское, чуть сладковатое. В руку сунули целый окорок, а ведь как хотелось мясного! Бернар стал жевать и пить вино, и вскоре он уже орал вместе со всеми, произнося здравицы в честь французского короля Шарля, герцога Рене д’Анжу и многих других славных людей, оставшихся далеко-далеко, за Литвой, Венгрией, Австрией, Аламанией, Лотарингией. Ему уважительно кивали, но никто не понимал его благороднейшего языка, и он перестал кричать и занялся сидящей поблизости полнотелой блондинкой, указав на которую, обидчик по имени Юшка — они уж успели познакомиться — гаркнул: «Твоя!» От красотки пыхало жаром, Бернар никак не мог угадать, куда бы с ней удалиться, оказалось — можно попросту полезть под стол, но получилась только бессмысленная возня и сбивание с поверхности стола всего, что там было навалено. Когда Бернара, тучного, грузного, а с ним вместе и его неудавшуюся подругу вытянули из-под стола, он немного отдышался, попил ещё вина, съел куриную грудку и решил, что ему до смерти нравится та, которая при Юшкином друге. Друг выглядел горестно, он сидел, пьяно согнувшись, бил себя в грудь кулаком и выкрикивал только два слова; «Аксак! Аспид!» Бернар де Плантар набрался храбрости и стал объяснять Юшке, что хотел бы поменять свою полнотелую на эту — худощавую, чуть раскосую азиатку. Она казалась Бернару похожей на жену его двоюродного дяди, Тибо де Плантара, в которую Бернар был влюблён в далёком детстве. Юшка, словно понимал по-французски, вдруг догадался и со смехом пересадил полнотелую, заставив худенькую сесть с потомком Меровингов. Горестный друг даже и не заметил подмены, а блондинка сразу принялась его утешать и гладить по головке, как это только что делала рыжеволосая азиатка.
Тут дело быстрее заладилось. Вскоре, уединившись в какое-то малюсенькое помещение, где пол был застелен овчиной, Бернар наслаждался обществом худощавой красотки, восторгаясь её маленькими грудками, трепетным телом и удивительно ласковым именем Очалше. Долго и на удивление стойко находился Бернар с нею, покуда она не исчезла куда-то, воспользовавшись тем, что он задремал. Потом было снова застольное веселье, и сердце в груди стучало глухо и мощно. Очутились на улице, где Юшка со своим приятелем затеял драку против каких-то увальней, которые и драться-то толком не умели. Бернар сражался на стороне своего недавнего обидчика и многим расквасил носы, нисколько сам не пострадав. Меча даже не трогал — незачем было, и так весело. Одержав полную победу, возвратились в кружало — так называлось помещение, где шла попойка. И снова много пили и ели, снова орали песни. Кончилось всё уж и вовсе невероятным образом — откуда ни возьмись появился чёрт.
Он был мохнат и, как подобает, с хвостом, а на голове — рожки. Он показался Бернару очень даже знакомым. Да ведь это же тот — косорылый, который и привёл его сюда. Только теперь Бернар чётко видел, что это чёрт. Да и все остальные видели это, ибо с хохотом и улюлюканьем осеняли его крестными знамениями, а он страдал, визжал, как от нестерпимой боли, и всё ниже и ниже летал между столами. Наконец на четвереньках очутился у ног Бернара. Все стали подталкивать шевалье, делать взмахи руками, и потомок Меровингов смекнул, что на чёрте можно улететь куда душе угодно. Это его страшно забавило. Такого не доводилось видеть ему даже на сходках в Лангедоке — ни в Монсегюре, ни в Ренн-ле-Шато. Ужасно весело — утром увидеть настоящего чудотворца, совершившего не житийное, а подлинное чудо, обедать в обществе монахов и постников, побывать на аудиенции у будущего великого князя Московского, коему прочат великое будущее, ужинать среди лихих пропойц, насладиться воскресшей в своём юном обличий женой родного дядюшки и в довершение всего — прокатиться на чёрте! Седлать его! А впрочем, можно и не седлать, достаточно только как следует ухватиться за рожки. И Бернар де Плантар, взгромоздившись на мелкого этого чёртушку, уселся поудобнее и громко скомандовал:
