В декабре 1915 года союзники созвали совещание во французском генштабе во дворце принца Конде в Шантийи. Год для них закончился скверно. Однако 1916 год обещал быть лучше. Русские преодолели кризис с боеприпасами, британцы создавали наземную армию и финансировали импорт (в основном из Соединенных Штатов), жизненно необходимый для продолжения войны. Фалькенгайн видел, что фортуна не на его стороне. Он понимал также: главный враг — Британия, если не удастся каким-то образом принудить Францию запросить мира. Германия все еще обладала преимуществом в производстве вооружений. Поэтому очевидной и первоочередной целью сделалось поражение Франции, а средством — артиллерия: она при грамотном применении вызывала три четверти всех потерь. Превосходство Германии оставалось по-прежнему внушительным, и его надо было использовать там, где у Франции не будет другого выбора, кроме как сражаться и терпеть поражение. Таким местом являлся, без сомнения, Верден. Это была историческая достопримечательность с крепостью, возвышавшейся над рекой Мёз. Она служила французам главным опорным пунктом в Марнском сражении и играла в мифологии Франции большую роль, чем Ипр в мифотворчестве британцев. Французы будут защищать Верден, даже если их с учетом особенностей ландшафта артиллерия разорвет на куски.
Так думал Фалькенгайн, и в его доводах была своя логика. У Сен-Мийеля, к югу, немцы создали выступ, с которого разрушили бы коммуникации Вердена; если взять высоты восточнее реки, то орудия будут обстреливать и сам Верден. Немецкие коммуникации оказались намного лучше: французы могли пользоваться только единственной извилистой и идущей в гору дорогой. Зимняя мгла и леса обеспечивали внезапность нападения, немцы обладали и превосходством в воздухе. Французам придется контратаковать в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Они уже понесли тяжелые потери благодаря Жоффру в 1915 году и теперь будут совершенно обескровлены. Командующим 5-й армией стал кронпринц, начальником штаба — граф Фридрих фон дер Шуленбург, представитель одной из легендарных прусских военных династий, и события развивались так, как и предполагал Фалькенгайн.
В Вердене стояла тишина, хотя позиции не были толком подготовлены. Инспекции в январе посеяли некоторую тревогу среди генералов, и они подумывали об отходе, но вмешались политики, заявившие, что честь Франции не позволяет проявлять слабину. Кронпринцу требовалось только девять дивизий, ставка делалась на артиллерию: за семь недель — тысяча триста составов с боеприпасами. Случилась задержка, вызванная непогодой, чем воспользовались французы, усилив позиции. Двадцать первого февраля тысяча двести двадцать орудий, половина из них — тяжелые или с навесной траекторией, выпустили за восемь часов два миллиона снарядов по восьмимильному фронту. За три дня немцы продвинулись вперед на несколько миль, применяя новую тактику и новые виды вооружения, например, огнеметы. Символом сражения стал форт Дуомон. Французы благоразумно сдали его (бетонные стены были необычайной толщины, и он, естественно, превратился в главную мишень для тяжелой артиллерии, хотя, как потом выяснилось, форт погубило французское орудие). Немцы взяли Дуомон одним штурмом, несмотря на то что французы пытались организовать его оборону и в траншеях за крепостными стенами.
Однако Фалькенгайн не все учел. Два миллиона снарядов, конечно, могли разнести в пух и прах все живое на восьмимильной передовой линии, но фронт был недостаточно протяженный для противостояния французам на западном берегу реки Мёз, и они открыли огонь по флангу немцев, продвигавшихся на правом берегу. Командующий Филипп Петен хорошо знал свое дело, и немцы потеряли набранный темп. Фалькенгайну пришлось одновременно решать проблему левого берега и отбивать самоубийственный контрудар на правом берегу, затеянный генералом, решившим сделать себе имя — Робером Нивелем. Французы не пали духом. Важнейшие высоты восточнее Мёз немцы не смогли взять. Сражение за Верден превратилось в национальную легенду, что-то вроде «битвы за Британию» 1940 года. Франция оживилась. Общественность с обеих сторон возбуждала себя патриотизмом. Об ограниченных целях Фалькенгайна все позабыли.
Три четверти миллиона убитых и раненых, французов и немцев[8]. Французы наскоро организовали переброску войск и вооружений по единственному шоссе, богохульно назвав его «священной дорогой»: по ней грузовики с затемненными фарами проезжали каждые четырнадцать секунд, доставляя все необходимое для Вердена. Дивизии постоянно сменялись, почти каждая из них провела на фронтовой линии по меньшей мере две недели. Фалькенгайн понимал, что необходимо заставить замолчать артиллерию на западном берегу Мёз, и в марте и апреле он сосредоточил здесь свои силы. Наверное, он предпочел бы прекратить операцию, но она стала делом чести: сам кайзер приезжал поздравить войска с падением Дуомона, взяв с собой по этому случаю и сына. Немцы взяли две западные высоты — Морт-Ом и 304, а затем занялись восточным берегом, в мае и июне завладев фортом Во, но торжествовать оказалось рано. Прежде потери французов были больше, чем у немцев, теперь они уравнялись. Когда 23 июня немцы предприняли последний рывок, он оказался очень слабым. Новый энергичный командующий, генерал Нивель, организовал хорошо спланированные контрудары и вернул форты. (В фильме Жана Ренуара «Великая иллюзия» есть запоминающаяся сцена, когда французские пленные кричат Douaumont est a nous! («Дуомон наш!»). Из Вердена пошло французское выражение its пе passeront pas — «они не пройдут». Но Верден сломал французскую армию или по крайней мере обескровил страну до такой степени, что она по-настоящему так и не оправилась — последняя страница в истории Франции как великой державы. Она сдалась в 1940 году отчасти и потому, что народ не хотел пройти еще через один Верден.
Вполне вероятно, если бы Фалькенгайн помог австрийцам, то Италия оказалась бы выбита из войны, к чему, собственно, и стремилась Австрия. В середине мая австрийцы пошли в наступление из Трентино, надеясь выйти на Венецианскую равнину и отрезать всю итальянскую армию на реке Изонцо, северо-восточнее Венеции. Это была смелая затея: австрийцы, пользуясь все еще зимними условиями, совершили чудеса, доставив тяжелые орудия на горнолыжных подъемниках. Они обеспечили себе трехкратное превосходство в тяжелой артиллерии, а перебросив шесть лучших дивизий с Восточного фронта, Конрад получил и численное преимущество. За считанные дни австрийцы уже достигли края плато, но коммуникации итальянцев оказались лучше, резервы для контратак прибывали на грузовиках «фиат», а наступавшие войска уже были измотаны. Центральные державы имели реальную возможность изменить ход войны, но упустили ее. Если бы Фалькенгайн поддержал Конрада, то Италия сдалась бы со. всеми вытекающими из этого последствиями для других фронтов. Но такой вариант никогда всерьез даже и не рассматривался. Фалькенгайн не посвящал Конрада в свои планы, а Конрад ничего не говорил немцу: они были в плохих отношениях.
На русском фронте тоже произошло важное сражение, важное в том смысле, что оно поубавило спеси многим царским генералам. Русские, согласно договоренности в Шантийи, должны были как-то помочь французам в Вердене. Восемнадцатого марта в Белоруссии, возле озера Нарочь, русские северные армии начали наступление, полагая, что первоначальные трудности с обеспечением разрешились. Их действия могут служить примером того, как не следует воевать. Войска шли по снегу, их легко засекали немецкие самолеты, даже повара на кухнях болтали о готовящемся нападении. Потом снег начал таять: студеная грязь днем, ночью — грязь, покрытая льдом. Снаряды либо вязли в болотах, либо отскакивали ото льда. К тому же не поладили между собой расчеты полевой и тяжелой артиллерии, не было никакого взаимодействия, артподготовка также оказалась неэффективной, стала «сотрясанием воздуха», как выразился генерал Смирнов. Потеряв сто тысяч в живой силе и ничего не добившись, русские прекратили наступление — наверное, самое неудачное, при немалой конкуренции, сражение всей войны. Просвещенные русские принялись посматривать на царский истеблишмент с презрением. Прессой в ставке руководил Михаил Лемке, переводчик Гегеля, и его дневник, опубликованный в 1918 году, полон язвительных замечаний: генерал Смирнов, совершеннейший старик, получил назначение придворными стараниями некой репейной бабули; генерал Безобразов — пучеглазый тугодум и т. д. Генералу Куропаткину пришла в голову «блестящая идея»: в полночь включить прожектора, чтобы ослепить немцев. Но генерал не подумал, что на фоне яркого света будут особенно отчетливо смотреться силуэты наступающей пехоты. Его убрали. Царь, щадя Куропаткина, не стал говорить, что он слишком стар, но любезно сообщил, что генерал просто недостаточно компетентен, и поставил на его место человека еще более преклонного возраста. Лемке язвит, но худшее еще было впереди. После озера Нарочь русские северные армии почти полтора года бездействовали, томились, недоедали, пили на пустой желудок всякую дрянь, которую сами же тайком и варили: создались все условия для созревания мятежа, позже он и произойдет с невероятной силой[9].
