Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
И тут она заметила девочку в дальнем конце аллеи. Мила сидела на скамейке и уплетала мороженое. Над ней наклонилась какая-то женщина. Луиза бросилась к ребенку. «Мила! Ты что, с ума сошла? Почему ты ушла?» Женщина – на вид ей было лет шестьдесят – приобняла девочку. «Это просто возмутительно! О чем вы только думали? Почему оставили ребенка без присмотра? Я ведь могу спросить у девочки номер телефона ее родителей. Вряд ли они скажут вам спасибо!»
Вдруг Мила вырвалась из рук незнакомки, оттолкнула ее, смерила сердитым взглядом и бросилась в объятья Луизы, которая тут же взяла ее на руки. Она целовала девочку в замерзшую шейку и гладила по головке. Присмотревшись к ее побледневшему личику, Луиза принялась путано просить прощения: «Моя маленькая, мой ангелочек, моя куколка!» Она прижимала ее к груди и не переставая шептала ей ласковые слова.
Старуха, увидев, с каким блаженством ребенок прильнул к груди хрупкой светловолосой женщины, успокоилась. Она уже не знала, что сказать, и просто смотрела на них, с укором покачивая головой. Наверняка она надеялась раздуть эту историю и тем самым развлечься. Если бы няня расшумелась, если бы она набросилась на ребенка с руганью, а то и с кулаками, если бы пришлось звонить родителям ребенка… Тогда ей было бы о чем с ними поговорить! В конце концов незнакомка встала со скамьи и удалилась, бросив на прощание: «Что ж, в следующий раз будьте внимательнее».
Луиза проводила незнакомку взглядом. Та еще пару раз обернулась, и Луиза послала ей вдогонку благодарную улыбку. Когда сутулая фигура скрылась вдали, Луиза еще крепче обняла Милу. Она стиснула ее с такой силой, что та умоляюще пискнула: «Хватит, Луиза, ты меня задушишь!» Девочка попыталась освободиться, забилась в руках няни и начала колотить по ней ногами, но Луиза не ослабила хватку. Приложив губы к самому уху девочки, она спокойным, без тени эмоций голосом прошептала: «Больше никогда от меня не отходи, поняла? Ты ведь не хочешь, чтобы тебя украли? Не хочешь, чтобы тебя забрал злой дядя? В следующий раз он обязательно тебя заберет. Ты будешь плакать и кричать, но никто тебя не услышит. А ты знаешь, что он с тобой сделает? Нет? Так я тебе скажу: он тебя заберет, запрет и оставит у себя, и ты больше никогда не увидишь маму и папу». Луиза хотела опустить девочку на землю, когда ее плечо вдруг пронзила резкая боль. Она вскрикнула и стала отрывать от себя Милу, которая вонзилась в нее зубами и прокусила ей плечо до крови. Детские зубы все глубже впивались в ее плоть, а девочка так и продолжала сидеть у нее на руках, похожая на взбесившегося зверька.
Вечером Луиза ни словом не обмолвилась Мириам ни о побеге Милы, ни о том, что девочка ее укусила. Мила тоже помалкивала, хотя няня ее об этом и не просила. Обе дулись друг на друга. Но общий секрет связал их между собой крепко, как никогда прежде.
Жак
Жак обожал затыкать ей рот. Он не выносил ее голоса – он действовал ему на нервы. «Заткнись уже, а?» Но сидеть молча в машине она не могла. Она боялась дороги, а болтовня ее успокаивала. Она произносила бессмысленные монологи, едва успевая набрать воздуху между двумя фразами, трещала без умолку, перечисляла названия улиц и вспоминала связанные с ними истории.
Конечно, она чувствовала, что муж на грани взрыва. Понимала, почему он включает радио на полную громкость. Она знала, что он нарочно, чтобы унизить ее, опускает стекло, закуривает и начинает фальшиво напевать. Гнев мужа вызывал в ней страх, но – она могла себе в этом признаться – порой и возбуждал. Она буквально наслаждалась, когда ей удавалось привести его в такую ярость, что он сворачивал на обочину, хватал ее за горло и тихо говорил, что скоро заткнет ей пасть навсегда.
Жак всегда был тугодумом и горлопаном. С возрастом он стал раздражительным и хвастливым. Вечером, возвращаясь с работы, он мог битый час жаловаться то на того, то на другого. Послушать его, так все вокруг только и думали, как бы его обобрать, обмануть, использовать в своих целях. Когда его уволили в первый раз, он подал иск против бывшего работодателя в конфликтно-трудовую комиссию. Он убил на этот процесс кучу времени и денег, но в конце концов выиграл дело и был настолько упоен ощущением победы, что с тех пор пристрастился к тяжбам и сутяжничеству. Вскоре он решил разбогатеть, подав после небольшой аварии в суд на страховую компанию. Потом стал судиться с соседями снизу, с мэрией, с домоуправлением. Целыми днями он сидел и строчил полуграмотные письма с угрозами. Обшаривал интернет, особенно сайты юридической помощи, в поисках какой-нибудь статьи закона, которую мог бы обернуть к своей выгоде. Холерик от природы, он не верил никому, завидовал чужим успехам и не признавал чужих заслуг. Он мог полдня проторчать в торговом суде, упиваясь отчаянием проигравших и получая истинное удовольствие от созерцания чужого краха.
«Я не то, что ты, – напыщенно говорил он Луизе. – Я не безвольная тряпка, которая только и способна, что подтирать дерьмо за всякими сопляками. Только негритоски соглашаются на такую работу». Он считал жену воплощением покорности. Но если ночью, в супружеской постели, это его возбуждало, то в остальное время суток приводило в негодование. Он давал ей бесчисленные советы, и Луиза делала вид, что прислушивается к ним. «Скажи им, пусть платят сверхурочные, и нечего тут». «Чтоб больше ни минуты переработки задаром». «А ты пригрози, что возьмешь больничный, и куда они денутся?»
Жак был слишком занят, чтобы искать работу. Все его время поглощали судебные дрязги. Он редко выходил из дому и сидел за заваленным папками столиком в гостиной, перед включенным телевизором. Присутствие детей выводило его из себя, и он приказал Луизе сообщить клиентам, что отныне она приглядывает за малышами только в родительской квартире. Его раздражало все: детский кашель, хныканье, даже смех. Но самое большое отвращение вызывала в нем Луиза. Ее бессмысленные хлопоты и возня с малышней ввергали его в подлинную ярость. «Ты и твои бабские дела!» – твердил он. Он считал эту тему позорной, почти запретной. О младенцах и стариках нельзя никому рассказывать, людям знать про них неинтересно. Это отвратительный возраст, возраст беспомощности и бессмысленного повторения одних и тех же действий. Возраст телесного уродства, возраст бесстыдства и бесчувственности. Старики и младенцы только и умеют, что вонять, а ты за ними ухаживай. Пои их и корми! «Нормальному мужчине и смотреть на такое противно!»
Тогда же Жак купил в кредит компьютер, новый телевизор и массажное кресло, которое заодно служило и кроватью, когда он опускал спинку, чтобы подремать. Он часами просиживал перед голубоватым экраном компьютера, наполнявшего гостиную астматическим сипом. Или, устроившись в новеньком кресле перед новехоньким телевизором, лихорадочно нажимал кнопки пульта, похожий на избалованного мальчишку, свихнувшегося от обилия игрушек.
Кажется, это случилось в субботу, потому что они вместе обедали. Как обычно, Жак брюзжал, но чуть более вяло, чем обычно. Под столом стоял принесенный Луизой таз с ледяной водой, куда Жак ставил ноги. Луизе до сих пор снятся в страшных снах эти лиловые ноги с опухшими лодыжками диабетика, которые она по его требованию без конца массировала. В последние несколько дней она заметила, что его лицо приобрело восковую бледность, а взгляд совсем потух. Одышка не давала ему договорить до конца ни одну фразу. Сегодня она приготовила оссобуко. После третьего куска Жака, собиравшегося отпустить очередную реплику, вырвало прямо в тарелку. Фонтаном, как новорожденного. Луиза сразу поняла, что здесь дело серьезное. Что «само» ничего не пройдет. Она поднялась и, глядя в растерянное лицо мужа, сказала: «Ничего страшного. Это пустяки». И затараторила, мол, это я виновата, наверное, добавила в соус слишком много вина, вот он и получился слишком кислым, и принялась излагать всякие глупости по поводу изжоги. Она трещала без умолку, давала советы, укоряла себя и просила у мужа прощения. От ее бессвязного словоизвержения страх, охвативший Жака, только усилился; ему представилось, что он карабкается на высокую лестницу, но вдруг оступается; он почти явственно ощутил пустоту под ногами и увидел, словно со стороны, как его тело падает вниз, головой вперед, и он остается лежать с переломанным позвоночником, весь в крови. Замолчи она хоть на миг, он, возможно, заплакал бы, попросил помочь, а то и пожалеть его. Но Луиза, убирая тарелку, меняя скатерть, вытирая пол, все говорила и говорила.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
