Вахмистр Иван Александрович Александров, 35 лет от роду, «из солдатских детей Костромского наместничества города Галича», в Александрийский полк поступил рядовым в 1785 году, в 19 лет. Только через семь лет удостоился он чина штабного писаря, затем — ротного квартермистра и, наконец, в 1794 году — вахмистра. Он знал русскую грамоту, был холост, участвовал в боях второй Русско-турецкой войны (осада Очакова, Килии), ходил с полком в Польшу в 1792 и 1794 годах, где воевал с поляками при Крупчице, Брест-Литовске, Кобылке, штурмовал предместье Варшавы Прагу. В 1804 году Александров имел унтер-офицерский стаж одиннадцать с половиной лет, и о нем отцы-командиры написали, что он не аттестуется «по невыслуге узаконенных лет». Иван Александрович продолжал служить в полку. В 1812 году он воевал с французами, будучи все так же в чине вахмистра. Никаких преград для его производства в офицеры как будто бы теперь не имелось, но в графе «к повышению достоин» стоит короткое «не аттестуется». Может быть, Александров отличался той самой «безобразностью», о которой упоминал Устав, и господа шеф и полковой командир по этой причине не желали видеть его в офицерском обществе своего полка?
Остальные вахмистры-александрийцы тоже не набрали к 1804 году нужного 12-летнего стажа. Но среди них были люди, имевшие немалые шансы преодолеть сословный барьер и стать офицерами. В первую очередь это относится к Артему Ивановичу Малышеву, 26 лет от роду, «нации сербской из обер-офицерских детей Александрийского уезда». Очень мешало ему то, что он «свидетельства о дворянстве не представил», как отмечалось в его формулярном списке. Если бы таковое у него имелось, то быть бы ему давно в корнетах, потому что в Уставе совершенно недвусмысленно говорилось: «Как только в полку откроется вакансия между корнетами, то полковой командир для произведения на оною из дворян в полку служащих о достойнейшем представление свое сделать должен, а на прочие все вообще в полку вакансии представлять по старшинству… Удостоивать в корнеты дворян, во-первых, из тех, кои в службе не меньше трех лет состоят». Но принят в полк Малышев был сразу капралом в возрасте 14 лет; через два года, в 1793-м, стал ротным квартермистром и затем вахмистром. Конечно, читать и писать он умел, в отпусках и штрафах никогда не бывал, но семьи не завел и служил уже четырнадцатый год и все еще в унтер-офицерах.
Точно так же не задалась служба у вахмистра Семена Федоровича Яковлева, 36 лет от роду, «купеческого сына из города Могилева», который был вольноопределяющимся, а не взятым по рекрутскому набору. Казалось бы, это обстоятельство должно было ускорить его военную карьеру. Однако в унтер-офицеры из капралов его произвели довольно поздно. Вот почему, отдав армии почти двадцать лет, Яковлев ничего, кроме унтер-офицерских нашивок, не выслужил, хотя с отличием воевал в Польше в 1792 и 1794 годах.
Из одиннадцати вахмистров неграмотным был только один — Георгий Андреевич Ненадович, 32 лет от роду, «нации сербской из гусарских детей города Новомиргорода». Он поступил в полк рядовым в 1791 году, через четыре года был сразу произведен в вахмистры. С полком он совершил походы в Польшу, в штрафах и отпусках никогда не бывал, семьи не завел. В формулярном списке у него записано, что он не аттестуется «по невыслуге узаконенных лет», что верно: ему не хватало трех лет до 12-летнего стажа; кроме того, стоит еще одна пометка: «не учен». Это означало, что шансов стать офицером у Ненадовича практически нет, если только в бою он не совершит какой-нибудь из ряда вон выходящий подвиг: либо возьмет в плен генерала, либо спасет наше знамя, либо захватит в трофей вражеское…
Чин вахмистра — ближайшего помощника командира эскадрона по строевой подготовке, внутреннему распорядку и хозяйственным делам — являлся высшей ступенью в унтер-офицерской иерархии. Поэтому записи в формулярных списках остальных унтер-офицеров александрийцев говорят об их возможности получить в будущем именно это воинское звание. Тут встречаются разные определения.
Например, каптенармус Андрей Дмитриевич Ефимов, 38 лет от роду, «из солдатских детей, взят по указу Военной коллегии из Таганрогских школьников», начал службу рядовым в Волошском гусарском полку в 1782 году в возрасте 16 лет. В 1787 году он получил чин каптенармуса и в 1797 году был переведен в Александрийский гусарский полк. Читал, писал и считал он очень хорошо, участвовал во второй Русско-турецкой войне (находился с Волошским полком в Таврической области), женат не был, отпусков никогда не брал, но начальству определенно не нравился. «По нерадению к службе не аттестуется» — написано в его формуляре.
Но, как правило, младшие унтер-офицеры аттестовывались к повышению. В рапортах 1812 года встречаются их фамилии. С отличием сражались они с французами у Кобрина, Пружан и Городечно в июле, у Несвижа — в сентябре, у Борисова и Березины — в ноябре 1812 года. В частности, вахмистрами к этому времени стали: Осип Никитович Пигульский, «из духовного звания Минской губернии Мозырьского уезда села Волосавичи» (в 1804 году он был младшим унтер-офицером 22 лет от роду), и Яков Васильевич Мотов, «из солдатских детей города Трубчевска» (в 1804-м — квартермистр 23 лет от роду). Оба они были холостыми, знали русскую грамоту и получили повышение: один через два года службы в рядовых, второй — через четыре года.
Трубачи
Совершенно особое место среди нижних чинов любого полка, будь он пехотным или кавалерийским, занимали музыканты: в пехоте — барабанщики, флейтисты и валторнисты, в коннице — трубачи. Их называли солдатской аристократией.
Павловский Устав на первых своих страницах указывает, что «все трубачи имеют чин унтер-офицерской и носят трости». Когда полк выступал в парадном строю, трубачи ехали в числе первых, за полковым адъютантом и играли «генерал-марш», одну из самых красивых мелодий своего репертуара. На поле боя, когда полк готовился к атаке, они занимали места на левом фланге своих эскадронов (один трубач всегда находился при шефе полка) и давали сигнал к началу движения или к перемене аллюра. Когда полк, завершив атаку, разлетался по полю, то трубачи, играя сигнал под названием «апель», помогали офицерам вновь собрать всадников в шеренги. Даже при наказании провинившихся (прогнании сквозь строй) нельзя было обойтись без трубачей: экзекуция начиналась по сигналу «тревога».
На параде, в бою, в походе, в лагере медный голос труб заменял солдату часы, указывая время подъема, обеда, перехода ко сну, а на конюшне — время раздачи корма, водопоя, чистки лошадей. Всего же в своде кавалерийских сигналов насчитывалось более 50 «номеров» — коротких, весьма примитивных мелодий, где длинные звуки чередовались с короткими, высокие — с низкими.
Медная кавалерийская труба стоила примерно 10 рублей и являлась простейшим музыкальным инструментом. Сыграть на ней симфонию, конечно, было невозможно. Но трубы одного полка при помощи приспособлений настраивали на разные тона, чтобы вместе они составляли «хор»: 14 труб — в тоне «D» и «С», 6 труб — в тоне «G» разной высоты, 1 труба — бас-тромбон и 1 труба — басовая. Тогда сигналы звучали интереснее, богаче.
