Он не мог отделаться от мысли, что в таком доме должна жить большая дружная семья, должны звенеть детские голоса; по его бесчисленным лестницам и комнатам должны сновать озабоченные няни, гувернеры и гувернантки, разные домашние учителя и тому подобная публика. Граф еще помнил, как ему нравился раньше этот дом, какие он давал тут приемы, приглашая соседей со всей округи, как поначалу он с удовольствием взялся выполнять многочисленные обязанности, лежавшие прежде на его отце.
Вечером после обеда граф вышел на террасу.
Воздух был очень мягкий и теплый, а заходящее солнце окрашивало вершины могучих дубов золотом и пурпуром, и они стояли, точно древние короли в своих пышных торжественных одеждах, во всем блеске своей славы.
Красота была необыкновенная, и графу вдруг страстно захотелось, чтобы рядом с ним оказался кто-нибудь, с кем он мог бы поделиться своими чувствами, кто разделил бы его восторг и восхищение. Он вспомнил о Женевьеве, но тут же подумал, что она, с ее пылким темпераментом и ненасытной жаждой развлечений, ни за что не согласилась бы жить в доме, где так безраздельно властвовала его мать.
Это должна быть полная противоположность Женевьеве, юная и невинная девушка, совершенно чистая и наивная, вроде королевы.
Ему вспомнилось, как Чарльз Гревилль, секретарь Тайного совета и автор знаменитых дневников, показывал ему образчик одной из «тщательно и достоверно» записанных светских бесед с королевой:
«Королева: Вы сегодня совершали верховую прогулку, мистер Гревилль?
Чарльз Гревилль: Нет, мадам, не имел удовольствия.
Королева: Сегодня прекрасная погода. Чарльз Гревилль: Да, мадам, день сегодня чудесный.
Королева: Хотя, пожалуй, немного прохладно. Чарльз Гревилль (подражая Полонию): Было немного прохладно, мадам.
Королева: Ваша сестра, леди Френсис Эгертон, мне кажется, выезжает на верховые прогулки, не так ли?
Чарльз Гревилль: Иногда выезжает, мадам». Тогда граф смеялся, но сейчас он посмотрел на это по-другому.
«Это невыносимо! — сказал он себе. — Я не смог бы выдержать и нескольких минут в подобном обществе! Да я просто задохнулся бы от этой пошлой банальности и скуки, от этого дурацкого переливания из пустого в порожнее!»
Два-три дня он занимался тем, что объезжал фермы, посещал своих арендаторов, обсуждал с управляющим хозяйственные дела и усовершенствования, которые можно было бы внести, для того чтобы они шли еще лучше, много ездил верхом, тренируя лошадей. После этого, не выдержав больше прелестей сельской жизни, граф вернулся в Лондон.
— Где это, скажи на милость, тебя черти гоняли, Озри? — поинтересовался лорд Яксли, когда, заглянув в особняк Хелстона на Пикадилли, обнаружил, что его хозяин наконец вернулся.
— У меня были дела в загородном имении, — ответил граф.
— Боже милостивый, в такое время года? Ты пропустил бал у Ричмондов, на котором присутствовала сама королева, и несколько довольно интересных приемов, где тебя явно не хватало!
— Я рад, что мое отсутствие не прошло незамеченным, — усмехнулся граф.
— Правда, после того как вышел бюллетень и все узнали последние новости, свет решил, что ты уехал залечивать сердечные раны, — добавил лорд Яксли.
— Какие новости? — удивился граф.
— Разве ты не знаешь?
— А что я должен знать?
— Женевьева объявила о своей помолвке с лордом Боуденом.
Говоря это, лорд Яксли внимательно вглядывался в лицо своего друга, но оно оставалось совершенно бесстрастным.
— Ты удивлен? — спросил он, подождав немного.
— Нет, нисколько! — ответил граф. — Я знал, что Боуден уже целый год увивается вокруг нее.
— Ему уже перевалило за шестьдесят! — заметил лорд Яксли. — И это один из самых невыносимых зануд, каких я только имел несчастье встретить в своей жизни!
Граф думал то же самое, но не стал говорить этого вслух.
Он перебрал несколько предположений, гадая о причине столь поспешной и странной помолвки, не зная о том, что истинное объяснение ее — твердая и непоколебимая решимость леди Женевьевы присутствовать на коронации.
Спустя три дня лорд Яксли уже катил в Эпсом со своим другом в его великолепном экипаже.
Когда они выехали из Лондона, с его толчеей и сутолокой, на просторную и спокойную загородную дорогу, граф попросил:
— Расскажи мне о хозяйке дома, леди Чевингтон. Я почти ничего не знаю о ней, хотя, если ты помнишь, в прошлом году мы останавливались у нее и двое суток провели в ее особняке.
— Прекрасно помню, — ответил лорд Яксли. — Это были худшие скачки дерби, в которых мне когда-либо случалось участвовать, я имею в виду, конечно, в финансовом отношении.
— Я отхватил тогда солидный куш, — заметил граф. — Если бы ты только послушался моего совета, Уиллоуби, дела твои на скачках шли бы гораздо лучше.
— Знаю! — быстро сказал лорд Яксли. — Но дело в том, Озри, что меня вечно смущают мои друзья; они с таким энтузиазмом расхваливают достоинства своих лошадей, с такой уверенностью говорят о том, что те с легкостью обойдут твоих! К тому же ставки там обычно гораздо выше — вот я и поддался искушению!
— В таком случае, послушай меня хоть на этот раз! — улыбнулся граф.
— Обязательно, — , пообещал лорд Яксли. — Так что ты хотел узнать о леди Чевингтон?
— Просто расскажи мне о ней все, что тебе известно.
— Ну что ж, ты, наверное, знаешь, что ее муж, сэр Хьюго, который умер несколько лет назад, был исключительно милым, приятным и обаятельным человеком, всеобщим любимцем и баловнем судьбы. Мой отец часто повторял, что если бы его попросили назвать самого доброго, славного и обворожительного человека, какого он когда-либо встречал в своей жизни, он не задумываясь указал бы на Хьюго Чевингтона.
— Я помню его, — заметил граф Хелстон, — хоть он и был, конечно, намного старше меня.
— Он был уже далеко не молод, когда наконец женился, — сказал лорд Яксли. — Он влюбился в жену сэра Джозефа Харкни, невероятно богатого коммерсанта, и ни на кого больше за всю свою жизнь так и не взглянул.
— Коммерсанта? — переспросил граф, неприятно удивленный этим сообщением.
— Харкни подвязался в области судоходства, фрахтовал суда. Думаю, это, несомненно, более почтенное занятие, чем служба в Сити, да и более приемлемое с нашей точки зрения, хотя, конечно, он не принадлежал к сливкам общества; ты ведь понимаешь, что я хочу сказать?
— Естественно! — подтвердил граф.
— Ну так вот, Элинор Харкни была тогда необыкновенно хороша, это было самое прелестное создание, когда-либо ступавшее по нашей грешной земле. Да она и сейчас еще прекрасно выглядит.
— Да, пожалуй, — согласился граф.
