Как ты, Нелидова, Сербину представляла,Ты маску Талии самой в лице являла,И, соглашая глас с движением лица,Приятность с действием и с чувствиями взоры,Пандолфу делая то ласки, то укоры,Пленила пением и мысли и сердца.Игра твоя жива, естественна, пристойна;Ты к зрителям в сердца и к славе путь нашла —Нелестной славы ты, Нелидова, достойна;Иль паче всякую хвалу ты превзошла!Не меньше мы твоей игрою восхищенны,Как чувствии прельщенныВ насПриятностью лица и остротою глаз.Естественной игрой ты всех ввела в забвенье:Всяк действие твое за истину считал;Всяк зависть ощущал к Пандолфу в то мгновенье,И всякий в месте быть Пандолфовом желал.
Через год после удачного дебюта Нелидова была назначена фрейлиной к великой княгине Наталье Алексеевне, а после ее смерти в 1777 году – к великой княгине Марии Федоровне. В 1797 году девушка была награждена орденом Екатерины малого креста.
Когда же на престол вошел Павел I, Нелидова стала камер-фрейлиной. Связь их была чисто нравственная, оба разделяли религиозно-мистический настрой эпохи, благодаря чему неформальное общение государя с фрейлиной со временем получило одобрение самой императрицы Марии Федоровны. По словам императора, его соединяла с Нелидовой «дружба священная и нежная, но невинная и чистая». О своем романе с императором Нелидова заявляла: «сам Бог предназначил меня охранять государя и руководить им для общего блага»[85].
В том же гатчинском дворце кроме призраков людей, а может, вместе с призраками людей, прекрасно сосуществуют призраки домашних животных, когда-то обитавших там. Во всяком случае, в «Собственном садике» императора вдруг можно услышать топот копыт и лай собак. Это любимцы Павла Петровича, жившие с ним в Гатчине и похороненные где-то поблизости. Впрочем, все эти зверушки абсолютно безобидны и до сих пор проявляли себе исключительно только означенными звуковыми эффектами.
Что касается предсказаний, то мистически настроенный Павел Петрович услышал о своей скорой гибели не только из уст своего легендарного предка Петра I; о том же поведала ему неизвестная юродивая, сказавшая, что жить ему на земле столько лет, сколько букв в тексте изречения над главными воротами Михайловского замка: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».
Разумеется, после смерти Павла о пророчестве вспомнили, пересчитали буквы, и их количество точно совпало с числом лет, которые прожил император. В настоящее время сама надпись исчезла, но на чистом поле фриза над Воскресенскими воротами остались метки от крепления роковых букв.
Есть мнение, что Павел знал не только год своей смерти, но и день, во всяком случае, существует легенда, что в последний вечер, выходя из-за стола после ужина, император прошептал: «Чему быть, того не миновать».
Мы засмотрелись на внезапно появившийся перед нами призрак императора Павла и позабыли, что изучали знаменитые подземелья Санкт-Петербурга и его окрестностей.
Вместе с утраченным подземным ходом из покоев императора с его смертью оказались утерянными и другие якобы также прорытые из Михайловского замка подземные коридоры. Они должны были вести к Мальтийской капелле, к казармам Павловского полка и к дому № 16 по Фонтанке (знаменитое Третье отделение).
Не знаю, как первые две версии, а вот никакого Третьего отделения во времена Павла по означенному адресу еще не значилось. А когда оно открылось, Михайловский замок уже не имел того политического и административного статуса, как при Павле Петровиче, и прорывать подобный ход стало нецелесообразно.
Особого внимания заслуживает подземный ход, ведущий из Зимнего дворца в Исаакиевский собор, в Петропавловку, а также к Манежу. В Манеж и из него император Николай I[86] передвигался исключительно верхом. Свод подземного хода был сделан достаточно высоким, чтобы наездник не чувствовал неудобств. Разумеется, все эти подземелья содержались в образцовом порядке, в них поддерживалась стабильная температура в любое время года, кроме того, там не было никаких луж, подземная дорога всегда оставалась чистой и ровной.
Есть легенда, что по подземным переходам проезжал уже не на коне, а, берите выше, в карете светлейший князь Потемкин[87]. Если учесть, что кареты были тяжелыми, как минимум без тройки тут вряд ли бы обошлось. Впрочем, его сиятельство был человек широкой души, так что коней могло быть и больше. Проход, по которому ехал Григорий Александрович, пересекал Неву, проходя под ее «каменным ложем».
