Тара сама предложила поехать в город. Ею двигало не столько желание порадовать себя какой-нибудь милой безделушкой, сколько стремление отвлечься от мыслей о вчерашней ночи.
Но разве можно не думать о поцелуях Клинта, о его горячих губах, о ее собственной реакции! Боже, как ей хотелось большего, чем просто поцелуи и объятия, но в результате Тара получила то, чего она, видимо, и заслуживала — холодное шуршание бледно-голубых простыней в одинокой кровати.
Выслушав краткий отчет Клинта о телефонном разговоре с помощником, Тара покинула кухню и поднялась в свою спальню. Никогда еще любимая кровать под балдахином не казалась ей такой огромной, но только здесь она могла укрыться от рвущих сердце вопросов: как себя вести, чтобы не совершить непростительную ошибку, не совершила ли она ее уже — там, на кухне, и как вообще жить дальше, когда все мысли крутятся вокруг Клинта Эндовера?
Клинт не поднялся вслед за ней и не постучал в ее дверь. Наверное, торчит сейчас у кухонного окна и мучается угрызениями совести, мрачно думала Тара, прислушиваясь к малейшим шорохам внизу.
Так или иначе, когда Тара очнулась от тяжелого сна, которым все-таки забылась на рассвете, Клинта в доме не было. И к лучшему, решила девушка, так как все вчерашние вопросы остались без ответа. Лишь одно она знала теперь наверняка: никогда ей не было так хорошо, как в объятиях Клинта.
На столе она нашла записку, в которой Клинт сообщал, что поехал кое-что проверить, но Тара не должна беспокоиться: за домом по-прежнему наблюдают его люди.
Девушка прочитала записку три раза в глупой надежде найти постскриптум, нечто вроде обещания появиться у нее в доме сегодня вечером. Естественно, ничего подобного она не обнаружила. Ну что за дура! — ругала она себя. В записке-то всего-навсего три строчки, какой еще постскриптум…
— Какой чудесный денек!
Веселое восклицание Джейн вернуло Тару к действительности.
— Да. Мне нравится, когда прохладно. Это делает Рождество более праздничным, верно? Вот только жаль, что снег еще не выпал.
Джейн кивнула. Ее внимание привлекла витрина небольшого магазинчика, мимо которого они проходили.
— Ой, посмотри, какая прелесть! — воскликнула она, ткнув пальцем в старомодную детскую железную дорогу.
— Кому ты хочешь купить подарки?
— Ну, у меня не так много наличных, но я хочу купить что-нибудь для Дэвида и Мариссии. Еще, может, какую-нибудь мелочь для Гарри.
— Что за Гарри? — вскинула брови Тара.
Джейн с улыбкой повернулась и показала на человека, шедшего поодаль.
— Это мой телохранитель.
— Ах, да, как же я могла забыть. Итак, Дэвид, Мариссия, Гарри. Кто-нибудь еще?
— Еще для Отэм.
— Конечно.
Женщины весело рассмеялись и пошли дальше.
— Ну, а ты? — спросила Джейн, подхватывая Тару под руку.
— Хочу присмотреть что-нибудь для девчонок в больнице. И для тебя с дочкой, естественно.
Джейн снова улыбнулась и взглянула на Тару.
— Ты и так слишком много делаешь для меня. Знаешь, как я ценю твою дружбу!
— Ну и что? Это еще не повод, чтобы я не смогла сделать тебе маленький подарок на Рождество.
Так, улыбаясь и рассматривая по-праздничному яркие витрины и разноцветные лампочки на деревьях, они подошли в дверям небольшого магазина одежды.
— Значит, сестры в больнице, я, и Отэм, — беззаботно щебетала Джейн. — А кто еще в твоем праздничном списке? Никого не забыла? Такого, знаешь ли, неотразимого красавчика, а?
Тара остановилась у дверей магазина и подозрительно уставилась на Джейн.
— Ты чего ухмыляешься, подруга? Мне твои намеки непонятны.
— Ах, непонятны? Тогда выскажусь яснее. Он такой… э-э… упертый, — подобрала она наконец нужное слово.
— Какой? — Тара чуть не поперхнулась от неожиданности.
— Упертый. Но ужасно хорош собой.
— Слушай, я действительно покраснела или щеки горят от мороза? — хихикнула Тара.
Господи, до чего же здорово иметь такую чудесную подружку, как Джейн! — подумала она. С ней можно повеселиться, пошалить, отвлечься от повседневной рутины. Уже долгие годы в ее жизни все шло по единому расписанию: работа, дом, дом, работа. А с Джейн ей было хорошо и комфортно.
— Ну, — Джейн легонько ткнула ее локтем под ребра, — как думаешь, что бы хотел Клинт получить на Рождество?
— Понятия не имею.
— А вот у меня есть кое-что на примете, — сообщила Джейн.
Честно говоря, Джейн тоже подумывала о подарке для Клинта, но не знала, имеет ли она на это право. Беда в том, что мысли ее путались, перед глазами мелькали эротические образы, от которых покалывало кожу, жар охватывал тело и появлялась тяжесть внизу живота.
Тара облизнула губы, до сих пор чуть припухшие от его поцелуев.
— Ну, подруга, что замерла? — Джейн дернула ее за рукав.
— Замерла?.. — Тара непонимающе посмотрела в фиалковые глаза Джейн. — О чем ты говоришь?
Та усмехнулась:
— О подарке для Клинта.
— Ты же сказала, что уже что-то придумала, — засмеялась Тара. — Давай выкладывай.
Улыбка Джейн стала шире.
— Огромный красный бант! — торжественно произнесла она. — Вот так. Бант, представляешь?
— Да уж, представляю. По-моему, Джейн, в детстве ты была озорной девчонкой.
— Возможно, ты права, — погрустнев, кивнула Джейн. — Хотелось бы поскорее вспомнить, но пока не получается.
— Вспомнишь, обещаю тебе. — Тара потянула подругу к входу в магазин. — Если мы войдем сюда, я подумаю о банте. А еще нам надо купить елочку.
— Да, елочку! — обрадовалась Джейн. Ее лицо вновь осветила улыбка, и Тара подумала о том, как легко меняется ее настроение. — А к ней нужны игрушки, и мишура, и сласти…
— … и гирлянды, и ангелы, и красивая рождественская звезда, — подхватила Тара. — Видишь, ты уже кое-что начинаешь вспоминать. Казалось бы, мелочи, но…
Джейн с благодарностью посмотрела на нее.
— Спасибо тебе, милая, ты мне так помогаешь. А из этих мелочей, как ты их называешь, для меня складывается тот мир, в котором я раньше жила и который сейчас скрывается от меня за пеленой тумана. Теперь ты понимаешь, как я ценю твою дружбу.
Сердце Тары сжалось.
— Да, Джейн, понимаю. Ты тоже очень много значишь для меня, — призналась она и обняла Джейн.
Они поднялись по ступеням, чтобы войти в магазин, но у дверей Тара вдруг остановилась — ей почудилось, будто кто-то наблюдает за ними, а может быть, только за ней. Возникло странное и очень неприятное чувство, от которого моментально вспотела ладонь, лежавшая на перилах лестницы.
