– Караул подведу.
– Это верно. Тогда терпи. Скажу.
Он неторопливо повернул за угол, а мне ничего другого не оставалось, как продолжать свой марафонский пробег. Мое «тяжеловесное» скаканье с каждым часом становилось все медленнее, и когда я совсем уже изнемог, но, подчиняясь закону инерции, продолжал, пошатываясь, тащиться по проклятому заколдованному кругу, упрямо твердя про себя: врешь, все равно выстою, а если и свалюсь – выстрел дам, – погасли вдруг лампочки на столбах и в студеном седоватом сумраке возник подбегающий ко мне с винтовкой за плечом Перфильев. Сквозь заиндевевшие ресницы мне смутно видно его смущенное лицо, еще румяное со сна.
– Ну ты что? – засуетился он возле меня, тормоша и виновато заглядывая в глаза. – Как же это ты, а?
Было около половины седьмого, и стоять на посту моему напарнику не пришлось, так как завскладом уже возился с непослушным замком своей «лавочки» и отпустил нас.
Промерз я так основательно, что даже не в силах был ругаться. А виноват в случившемся оказался дневальный по роте, который забыл поднять Перфильева на пост или не предупредил об этом своего сменщика. Какое все-таки невезение: опять «позабыт, позаброшен».
Вечером, когда наши вернулись из караула, я, успев уже отогреться на нарах, с упреком спросил Круглова, почему же меня так и не сменили до утра. Круглов с удивлением взглянул на меня и обиженно сказал:
– Поинтересуйся лучше у своего помкомвзвода. Он был разводящим, и я ему говорил про непорядок на вашем тринадцатом.
Мне сразу все стало ясно, и я извинился перед товарищем.
Зато сколько-то дней спустя я вознагражден был за рекордный двенадцатичасовой бег в ту злополучную ночь: на целых трое суток – подумать только! – вышел из-под придирчивой власти Иванова. Из-за чирея невероятной величины, который вскочил на таком неудобном месте, что не позволял ни сидеть, ни ходить, так что до санчасти приходилось добираться, применяя третью точку опоры.
26 января
Сегодня утром 21-я армия Юго-Западного фронта соединилась в районе поселка Красный Октябрь и на Мамаевом кургане с прославленной своим упорством и железной стойкостью 62-й армией Сталинградского фронта. Это очень важное событие привело к тому, что сидящая в котле сталинградская группировка фашистских войск оказалась рассеченной на две части: северную и южную.
31 января
Прошло всего пять суток, и южная группа, во главе с самим командующим Паулюсом и его штабом, сложила оружие.
Радостное нетерпение владеет нами, не покидая ни на час, с того самого дня, как передано было по радио первое сообщение о начавшемся 19 ноября прошлого года нашем наступлении под Сталинградом. Настроение у нас, как ни трудновато бывает порою, приподнятое. Его не могут испортить надолго ни придирки Иванова или старшины, ни редкие недоразумения, случающиеся между курсантами.
2 февраля
Наконец сдалось и то, что еще уцелело от северной группы немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда и в самом городе. Командование этой группы не пожелало сразу последовать благоразумному примеру своего командующего. «Верность фюреру», продемонстрированная немецкими генералами в ходе двухдневного совершенно бессмысленного сопротивления, привела к огромным потерям окруженных в живой силе и технике. Пленение остатков разбитой наголову северной группы противника является финальной сценой беспримерной битвы на Волге. Железное немецкое кольцо расплавилось в русском котле.
3 февраля
В честь славной победы в гигантском сражении за Сталинград в клубе училища состоялся общий митинг. Выступившие на нем командиры, преподаватели и курсанты единодушно выразили свою полную готовность отдать все свои силы и знания, кровь свою и даже жизнь ради того, чтобы приблизить окончательный разгром ненавистного врага.
А поражение, нанесенное фашистам под Сталинградом, действительно страшное... В котел угодили 22 полные дивизии со множеством других частей одной лишь 6-й немецкой армии, которой командовал старый, матерый волк фон Паулюс, на днях пожалованный в фельдмаршалы. А вот эти данные, хотя есть для того военные историки, следует записать на память: в плен взято 90 тысяч фашистских солдат и офицеров, 24 генерала (чуть не взвод) и сам новоиспеченный фельдмаршал. Только один Донской фронт захватил в исправности 1666 танков, 261 бронемашину, 3 бронепоезда, 744 самолета, 5762 орудия, более 3 тысяч минометов, свыше 12 тысяч пулеметов, свыше 10 тысяч автоматов, почти 157 тысяч винтовок, 80 438 разных автомашин, 337 различных складов и массу другого военного имущества.
Итак, фрицам в Сталинграде капут! В Германии объявлен трехдневный траур по поводу бесславной гибели «верных сынов фатерлянда». Немецкое радио, вместо брехливой похвальбы Геббельса, передает похоронные марши и реквиемы великих композиторов, а вся оккупированная Европа вздохнула с облегчением и надеждой и не нарадуется тому, что совершилось на правом берегу великой русской реки.
Февраль здесь, за уральскими горами, лютый и метелистый. Несколько раз нас среди ночи поднимали по тревоге и бросали на расчистку снежных заносов на железнодорожных путях, так как движение воинских эшелонов и прочих поездов совершенно парализовывалось. В иных местах, особенно низинах, снегу наметало так много, что приходилось, докапываясь до рельсов, прорывать глубокие траншеи, в которых мы скрывались с головой... Работали лопатами до полного изнеможения, пока нас не подменяла какая-нибудь свежая воинская часть.
В этом же месяце две недели мы ходили на производственную практику в сборочные цехи Челябинского тракторного завода (ЧТЗ), который сильно разросся после эвакуации на Урал Кировского завода из Ленинграда.
Нас обычно ставили подручными на сборке то одного, то другого узла. Убивались таким образом сразу два зайца: в цехах прибавлялось рабочих рук (а в них по понятным причинам ощущалась нехватка), курсанты же, помогая при сборке, вникали, что, куда и как устанавливается, к чему крепится, с чем взаимодействует. Получили мы также понятие и о центровке.
Обедом нас кормили по талонам в заводской столовой. Он состоял из водянистой безвкусной бурды на первое и пары ложек пшенной каши, слегка сдобренной прогорклым постным маслом. Штампованные жестяные тарелочки были так мелки, что поддевать ложкой их содержимое являлось задачей трудновыполнимой. Вот когда мы по достоинству оценили наши училищные обеды, казавшиеся прежде слабоватыми.
Как выдерживали рабочие свои полторы смены – уму просто непостижимо. Выглядели люди, особенно в ночные часы, крайне утомленными, и если случалась иногда какая задержка с деталями или механизмами, то задремывали тотчас возле своих рабочих мест, прикорнув под длинными цилиндрическими ребристыми батареями отопления, протянутыми вдоль стен огромного цеха.
Раз мы уже проходим практику по сборке боевых машин – значит, выпуск не за горами. Учитывая этот важный факт и руководствуясь известным присловьем «цыган уже шубу продал», срочно вымениваю у рабочего-станочника на свои теплые шерстяные носки симпатичный «засапожный» нож, который необходим в кочевой военной жизни, а на фронте тем более. У благоприобретенной финки среднего калибра было острое как бритва лезвие, отполированное до зеркального блеска, и красивая наборная рукоятка из разноцветного плексигласа. Думаю, мама простит меня за то, что я так распорядился ее теплым подарком. Однако через несколько дней радость моя была омрачена: помкомвзвода, рьяно справляющий свою должность, увидел у меня нож и конфисковал его, пообещав вернуть при выпуске. А сейчас – не положено!
