Однажды Диди сообщила нам, что одна из их кузин уже выехала, чтобы повидать Тонио и познакомиться с его будущей супругой. Я забеспокоилась. Что это еще за кузина?
– Герцогиня, – пояснил мне Тонио.
– Нет, Тонио, я не поеду. Давайте вы повидаетесь с ней без меня.
– Знаете, она ведь приедет с Андре Жидом.
– Да?
– Андре Жид – ее близкий друг. Он хочет со мной поговорить. Поедемте со мной.
И я решила присутствовать при встрече со старым писателем и кузиной, так как она явно решила познакомить Тонио с какой-нибудь богачкой. Господи боже, сколько всего предстояло понять и пережить бедной девушке из страны вулканов! Я не знала, как ведут себя герцогини, и не подозревала, какие интриги могут сплести родственники, чтобы расстроить свадьбу… Андре Жид действительно приехал в Агей вместе с кузиной. У него был слащавый – иногда до приторности – голос женщины, потрепанной невзгодами, с нерастраченным запасом любви. Кузина не представляла собой ничего особенного – элегантная дама на красивой машине. Со мной она была исключительно – порой чрезмерно – любезна. И только мать Тонио отнеслась ко мне по-дружески, она была внимательна и полна сочувствия. Я выдержала экзамен. Впрочем, во время обеда я поперхнулась, парикмахер слишком сильно завил мне волосы, я потела, с трудом переваривала пищу и вдобавок разлила вино на брюки Тонио… Больше я ничего не помню. Сильнейшая мигрень стерла из памяти лица друзей и гостей, и я в полной меланхолии заперлась в Мирадоре. Я слышала, как Тонио мечется по дому, словно пума в клетке… Однако же он начал осваиваться в Мирадоре – уходил, возвращался, уезжал снова…
А еще Тонио ухаживал за мной. Он не доверял врачам из Ниццы, а потому читал странные медицинские трактаты, написанные испанскими учеными. Среди книг Гомеса Каррильо он обнаружил несколько его довольно известных произведений о магии и теперь днем и ночью сидел над старинными эзотерическими рецептами, радуясь как ребенок новой игрушке.
Потом он пересказывал мне невероятные истории, которые я бормотала в бреду. Бред без лихорадки, уточнял он.
Я дрожала от слабости и страха. Тонио изо всех сил старался меня ободрить. Он хотел вселить в меня уверенность. Но меня ужасала одна мысль о том, чтобы снова встретиться с его семьей, с его друзьями. Какая влюбленная невеста не дрожала бы перед целым кланом, считающим ее жениха своей собственностью? Я пришла из другого мира, с другой земли, из другого племени, я говорила на другом языке, я ела другую пищу, я жила по-другому. Все это и было причиной моих страхов, при этом я не могла понять, какой тактики лучше придерживаться в роли невесты. Я не понимала, почему с самого начала из-за этой свадьбы происходит столько недоразумений. Что касается денег, то мы бы могли их получить, используя книги и имущество Гомеса Каррильо: одно путешествие в Испанию – и деньги рекой бы потекли к соснам Агея… У Каррильо был даже дворянский титул – маркиз, да и Сандовали происходили из высшего общества… В моей семье были священники и даже кардиналы… В моих жилах течет кровь индейцев майя (в ту пору в Париже это было модно), идущая от Сунсинов, а легенды о вулканах могли бы развлечь высокомерных родственников Тонио… Но их удерживало что-то более глубокое, какое-то предубеждение против смешения кровей…
Это мучило Тонио, и он решил на время прекратить писать. Был не в состоянии. Он безуспешно пробовал делать это, но противостояние Мирадора и Агея не давало покоя его сердцу. Я больше ничего не говорила. Однажды он признался мне, что скоро получит работу летчика. Я обрадовалась:
– Да, я пойду с вами на край света. Вы мое дерево, а я буду плющом, обвившимся вокруг вас.
– Нет, вы мой черенок, – говорил он мне. – Мой кислород, мой ветерок неведомого. Только смерть разлучит нас.
И мы смеялись над смертью. Я просила его рассказать мне об опасных полетах, когда ему приходилось сталкиваться со смертью лицом к лицу.
Позже писатель с женским голосом и герцогиня написали Тонио письмо. Излагали свое мнение обо мне. Нелестное.
Напрасно он пытался заставить их принять меня. Я не была француженкой, они не хотели меня видеть, знать меня, игнорировали мое существование. Я частенько жаловалась Тонио, а он говорил, что от этого у него начинает болеть голова…
Андре Жид, так неприязненно отнесшийся ко мне, записал в своем дневнике слова, которые и сейчас можно прочесть: «Из Аргентины Сент-Экзюпери привез новую книгу и невесту. Книгу прочел, невесту увидел. Поздравил его, но в основном с книгой…»
Тонио по-прежнему крепко держал меня. Хваткой исполина. Он любил меня. А я была смертельно оскорблена окружавшей меня несправедливостью. Ничто не возмущало меня так, как несправедливость. Я начала выискивать у своих будущих родственников маленькие недостатки. Но я хотела преодолеть разделявшие нас препятствия. Я прощала их. Симона, старшая сестра Тонио, была образованной, блестящей девушкой, которая могла бы стать моей лучшей подругой – нас сближали не только общие интересы, но и богатое воображение. Но судьба распорядилась так, что она должна была стать моей золовкой. Я забрала у нее брата. Следовательно, я воровка. А она – обворованная… Тонио был ее единственным братом. Позже она написала обо мне забавно и злобно: «Консуэло, эта опереточная графиня…» [16] Я решила поднять перчатку, но все это стоило мне слез. Только мать Тонио с ее незаурядным умом и религиозностью хотела исключительно счастья сына. В ее глазах я не совершила преступления, родившись не во Франции. Я была женщиной, которую любит ее сын, и этим все сказано. Значит, я по определению хороша, раз Тонио любит меня. Она относилась ко мне очень доброжелательно. Я успокаивалась, глядя на ее седые волосы. Она от души смеялась над моими историями про Тихий океан. И, будучи верующей, она не могла допустить, чтобы мы до конца жизни так и остались любовниками. Мнение родственников ее не беспокоило. Она сама вырастила своих детей, и никто, кроме нее, не имеет права запрещать им делать то, что они хотят. Тонио хочет Консуэло, значит, Тонио получит Консуэло вопреки мнению всего семейства! И мнению Андре Жида!
7 Цитадель Агей
Мои знакомые былых времен, друзья моего первого мужа, стали наезжать в Мирадор – семейство Поццо ди Борго, доктор Камю… Мне нравилось бывать на цветочном рынке в Ницце, Тонио меня сопровождал – это обычно происходило ранним утром и напоминало ему вылеты на рассвете под аккомпанемент воющего ветра. … Запахи моря, груды гвоздик, хризантем, мимоз, букетики пармских фиалок, которые росли в часе езды от Ниццы, в горах, где снег лежал даже летом.
С огромными охапками цветов мы с Жюли Дютрамбле и малышкой Тутуной возвращались домой. Это были дни школьных каникул. В Мирадоре пахло цветами, но это плавное течение жизни вселяло в моего жениха задумчивость. Я испугалась, что ему уже скучно со мной. «Нет, – ответил он. – Совсем наоборот». Он с трудом переносил мое отсутствие, даже если я уезжала всего на час. Ему не нравилось, что я водила машину. «Ты можешь разбиться», – повторял он.
В глубине души я не понимала, о чем он так тревожится. Наверное, он боялся за нас обоих, за наш странный союз. Я убедила себя, что раз у нас нет никаких гарантий, раз мы шокируем общество, то нужно найти способ гармоничного существования вдвоем – навечно.
