Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
5 июня 1999 года в нашу дивизию прибыла делегация шефов из Тамбова — на БАПЛ «Тамбов». Обед на борту подлодки — один из самых важных пунктов двухдневной программы. В кают-компании за маленькими столиками плотно разместились хозяева и гости вперемешку. Я не только обязана присутствовать на мероприятиях такого рода, но и записывать все подряд. «Вы ведете летопись дивизии!» — говорил мне Нидзиев. Но я уже тогда догадывалась, что я не просто «веду», я тут для солидности — и мы, дескать, не лыком шиты, и у нас, дескать, свои журналюги есть.
— Не мешайте мне работать, — говорю соседу слева, какому-то лейтенанту, который отвлекает меня разговорами. — А то мой начальник строго посматривает.
Демонстрируя трудолюбие, достаю из-под себя тетрадку и записываю очередной тост — какой-то перл типа «Пусть всегда будет солнце, небо и подводники!»
— А чего бояться, когда у нас за столиком сидит сам начальник штаба? — отвечает лейтенант.
— Где? — я чуть не упала с прикрученной скамьи: начальник штаба — это второе после командира лицо в дивизии.
— Напротив вас! — ужасно доволен лейтенант.
Напротив сидит тот самый человек — как бы «мичман» в растянутых «трениках», но уже в погонах капитана 1 ранга.
Это и был Владимир Тихонович Багрянцев. В первую нашу встречу он приходил решать какие-то «билетные» вопросы, так как был в отпуске, потому и в спортивном костюме.
До трагедии оставалось чуть больше года. За это время мы не только хорошо познакомились с семьей Багрянцевых — мы подружились. Они все замечательные, но Владимира Тихоновича я и тогда, и сейчас считаю самым светлым, ярким, искренним и добрым человеком…
В нашей дивизии Багрянцев совсем мало прослужил. Почти вся его служба проходила в Западной Лице. Молодым лейтенантом в 1982 году он пришел на корабль «К-206» (бывший «Минский комсомолец»). Рос вместе с кораблем: со стапелей и до распилки. Подлодка вошла в историю флота, как инициатор какого-то крупного соцсоревнования.
Его служебная карьера складывалась довольно удачно — в 44 года он стал начальником штаба. Поговаривали, что Багрянцев будет командиром дивизии, когда Кузнецов уйдет на пенсию. В дивизии только у них двоих была за плечами военно-морская академия. Три раза он был в автономном плавании, последний раз — в должности старпома.
Владимира Тихоновича в дивизии любили. Из-за редкого обаяния, из-за простоты и открытости, за то, что в нем не было ни капли офицерского высокомерия.
— Мы звали его «Медовым», — рассказывал один каплей, сейчас не помню его фамилию.
Он ждет, когда я спрошу, почему? И я спрашиваю.
— А он однажды весь мед, присланный из Нижнего Новгорода, единолично съел. Да это что? Он мог и бутерброд чужой доесть, так машинально.
— Море любит сильных! А сильные любят поесть! — говорил Багрянцев, наливая мне кофе в своем кабинете и подкладывая бутерброды.
Только потом я поняла, почему он, завидев меня в штабном коридоре, кричал:
— Альбина! Зайдите ко мне! У меня есть дело!
Пока я пыталась понять, какое у него ко мне дело (а дел у него в принципе ко мне не могло быть), он пытался меня подкормить. Тема эта непростая для гарнизона. Когда некоторые говорят, что краски, дескать, сгущены, я вспоминаю, как дети рылись возле мусорных баков, отыскивая бутылки для сдачи, как целая группа видяевских ребят отравилась арбузами из тех же баков.
Наша большая семья с тремя детьми жила трудно — Владимир Тихонович если не знал об этом, так догадывался. На свою зарплату в восемь тысяч он умудрялся содержать жену и двоих детей и помогать другим.
Мои младшие дети, возвращаясь от Багрянцевых, иногда приносили корзинку с фруктами.
— А тетя Катя сказала, что у них испортятся! — объявляли они, и я отворачивалась, чтобы скрыть слезы.
Но, разумеется, Багрянцев не был идеальным человеком, он не был даже правильным. В нем был русский размах и удаль, и я думаю, что флотская дисциплина давалась ему с трудом. Отец Владимира Багрянцева, Тихон Андреевич, бывший флотский журналист, рассказывал позднее, что у них дома в Севастополе вечно болталась целая банда курсантов, Володиных друзей, которых кормили борщом и компотом.
Интервью с Владимиром Тихоновичем состоялось 31 мая 2000-го года, это уже для будущего сборника, поэтому вопросы носили несколько официальный характер. Но Багрянцев и здесь отличился индивидуализмом, демонстрируя редкую неординарность ответов, часто идя не только вразрез с общим мнениям, но и наперекор ему. Одним словом, он был хулиганом даже в офицерском кителе.
— Владимир Тихонович! Вы считаете себя решительным человеком?
— Ко-неч-но! — позднее я заметила, что так вот, по слогам, он говорил, чтобы скрыть смущение. — Каждый должен быть решительным человеком. Сначала нерешительность становится поступком. Потом чертой характера. Потом и судьбой.
— А если решение неверное?
— Моряк имеет право на неверное решение. А вот на нерешительность — такого права у него нет. Лучше исправить неверное решение, чем не принять никакого.
— Как все-таки принять правильное решение?
— Информация — оценка обстановки — решение! — коротко ответил он. — Если из этой цепочки происходит выпадение звена — это и влияет на правильность решения.
Когда наше телевидение рассказывало всему миру, что подводники сидят в тесном плену подлодки и ждут помощи — я уже тогда понимала, что их нет в живых. Потому что не таков Багрянцев, чтобы сидеть и ждать помощи. Он брал на себя ответственность, он умел спросить, умел и ответить. Он первым шагал туда, где опасно. Тихон Андреевич рассказывал, что был такой случай в биографии сына, когда он пошел в жерло атомного реактора.
Своим учителем Владимир Тихонович считал Михаила Моцака — довольно одиозную фигуру последующих событий. В то время Моцак был вице-адмиралом, заместителем командующего Северным флотом. По всей видимости он сыграл какую-то неверную скрипку в «Курских» событиях. Я его не обвиняю — его обвиняли родственники, у которых в то время было обостренная интуиция. Странно и страшно столкнула их судьба. Назвал бы Багрянцев его учителем сейчас?
Но вернемся к интервью — Владимир Тихонович рассказывает случай с часами, как будто списанный из советского фильма.
Итак, Багрянцев опоздал на совещание к Михаилу Моцаку, который тогда был начальником штаба в Лице, при этом сослался на часы.
«Выкиньте свои часы!», — сказал тот, как всегда советуют в таких случаях чисто формально.
«Так точно!» — ответил Багрянцев и тут же выкинул в форточку начальника штаба свои именные часы с надписью «За ракетную стрельбу!»
Не могу сказать, как отнесся Михаил Моцак к подобному «закидону», но, наверное, Багрянцеву он больше не давал таких безответственных советов.
Багрянцевский кабинет увешан вымпелами и значками. Владимир Тихонович достает значки еще из сейфа, штук 200. На стене, на том месте, где обычно у хозяина такого кабинета висит портрет первых лиц государства, — деревянная картина с романтичным таким сюжетом: тоненькая девушка машет кому-то платком.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
