* * *
Одной из самых колоритных фигур на нашем курсе был, безусловно, Валера Варданян. Четкий, подтянутый и элегантный, он обладал замечательным обаянием, которое помогало ему в общении с самыми разными людьми. Он всегда умел безошибочно найти правильный тон, то, что было интересно собеседнику, и общение с ним доставляло массу удовольствия. В его манере не было желания подладиться под собеседника, ему действительно было интересно с каждым новым человеком, и он обладал замечательной способностью слушать, которая так редко встречается в наше время.
Как терпеливо он выслушивал мои многословные рассуждения о литературе и об искусстве, роняя время от времени свои короткие, но всегда точные замечания.
Эта счастливая способность к сопереживанию сочеталась у Валеры с трезвым прагматизмом и недюжинными организаторскими способностями. Есть люди, которые живут, не особенно задумываясь об окружающих, воспринимая их знаки внимания как нечто само собой разумеющееся. Для Валеры такое отношение было невозможным.
Ему мало было самому посмотреть какой-нибудь интересный фильм или спектакль, сходить на выставку. Ему обязательно надо было затащить туда друзей, чтобы разделить с ними радость увиденного. Сколько плановых посещений «Иллюзиона» организовал он для нас в свое время!
В 1971 году Валера был председателем студенческого комитета мехмата. Работа эта была непростая, но зато давала ему право на отдельный блок в общежитии факультета и прямой городской телефон, что было для него жизненно необходимо, так как он тогда был уже женат и имел двоих очаровательных девочек-близняшек.
Помню, как-то я зашел к нему в гости по какому-то пустяшному поводу и невольно стал свидетелем двух интереснейших эпизодов, так для него характерных.
Валеру часто донимали телефонные звонки какой-то мифической Свете, кто-то с завидным упорством день за днем упрямо набирал Валерин номер и требовал ее к телефону. Наконец, терпение моего друга лопнуло и на очередной звонок с требованием позвать вышеозначенную Свету, Валера тихим и печальным, но ясным и четким голосом ответил: «Света вчера умерла. Что-нибудь передать родственникам?» Ошеломляющая тишина воцарилась на том конце телефонной трубки, а затем раздались короткие гудки. Больше Свету никто не спрашивал.
С тем же телефоном связана еще одна забавная история, свидетелем которой я был. Как-то раздался звонок с телефонной станции, и телефонистка быстрой скороговоркой потребовала от Валеры, взявшего трубку, номер его телефона (по-видимому, для подтверждения, что попала туда, куда надо). «Я незнакомым девушкам номера своего телефона не даю» — ответил на это он. «Но я звоню с телефонной станции» — возразила телефонистка. «Тем более» — ответил мой друг. «Это хамство, я вас отключаю» — заявила в ответ барышня со станции, и телефон погрузился в молчание.
Однако беспечная телефонистка не знала, что Валера давно уже разработал устройство, с помощью которого он легко включался в сеть: для этого, оказывается, достаточно было пропустить через телефонный провод 40 вольт прямого тока. Включившись, Валера потратил целый час для того, чтобы дозвониться до начальницы смены и потребовать от нее наказания для нахамившей телефонистки. В ответ на мой вопрос, стоит ли терять свое время на такую ерунду, он возразил, что это отнюдь не ерунда и что многие наши беды как раз и связаны с тем, что мы попустительствуем хамству и не доводим в таких ситуациях дело до конца.
Валера Варданян обладает потрясающим талантом собирать вокруг себя интересных неординарных людей. Именно у него я познакомился с Владимиром Андреевичем Успенским, Андреем Грюнталем и многими другими незаурядными личностями. Люди всегда тянулись к нему, а сам он расцветал в веселой интеллектуальной атмосфере дружеского застолья.
Совсем недавно я узнал, что он сам пишет стихи, получив от него в подарок тоненькую книжку избранного, которую я с удовольствием прочитал и которая напомнила мне многое, забавное и трогательное, из нашего далекого студенческого прошлого.
* * *
С Сашей Харшиладзе я познакомился на знаменитом научном семинаре М. М. Постникова по алгебраической топологии, который начал посещать с третьего курса. Михаил Михайлович стал моим руководителем, но основной состав его студентов был набран годом ранее: Ю. Рудяк, А. Гаврилов, С. Малыгин, Н. Гозман и сам Саша были старше нас, пришедших на семинар осенью 1969 г. Все они были очень способными математиками и прекрасными товарищами, но даже на их фоне Саша, безусловно, выделялся.
Представьте себе стопроцентного грузина, при этом типичного русского интеллигента, сочетающего в себе замечательно учтивую доброжелательную манеру общения с естественным мягким обаянием, стройного, симпатичного, всегда готового откликнуться на просьбу собеседника, — и вы получите приблизительный Сашин портрет. Приблизительный, потому что я не берусь передать ту особую завораживающую манеру, присущую Саше, которая так действовала на его визави, в особенности на девушек, всегда отмечавших его присутствие и тянувшихся к нему.
Помнится, у меня как-то возникли вопросы по поводу гомотопии цепных комплексов, и Саша, у которого я попросил консультации, потратил немало времени, объясняя мне, что к чему. Но близко мы сошлись только годом позднее, когда А. В. Чернавский вывез нас на дачу М. И. Штанько под Фрязино, где мы устроили интенсивную двухнедельную математическую школу. Такие летние школы были очень популярны в то время, и на них удавалось порой научиться за неделю тому, что учат месяцами.
Приехав на дачу, мы первым делом поймали ежа и поселили его в доме, чтобы можно было в процессе лекций и обсуждений сказать собеседнику «и ежу понятно», что часто было последним аргументом в математическом споре, присмотрели поле для игры в футбол и распределили доклады.
Я до сих пор помню, как четко, обстоятельно и понятно рассказывал Саша. Для него математика была всегда внятной цепью логических рассуждений, он не «чувствовал её животом» как это делают некоторые склонные к интуиции люди, а всегда докапывался до сути и доводил все до полных доказательств.
В связи с этим мне вспоминается одна замечательная история, как всегда виртуозно рассказанная Сашей. Дело в том, что когда он учился в аспирантуре Математического института им. В. А. Стеклова, там работал замечательный молодой алгебраический геометр Федя Богомолов, уже снискавший себе мировую известность своими прекрасными результатами. При этом Федя как раз тяготел скорее к тому типу математиков, которые чувствуют науку «животом», элемент интуиции был очень силен в нем.
По словам Саши, они с Федей сидели на столе, свесив ноги, и Федя рассказывал некую математическую конструкцию, часто употребляя термин «функтор», который явно играл центральную роль во всем рассказе. Наконец, не выдержав, Саша спросил: «Федя, функтор из какой категории в какую?» Тут Федя, перестав болтать ногами, надолго задумался, а потом неожиданно сказал: «Ты знаешь, это не функтор, это группа». (Для читателей нематематиков сообщу, что «функтор» и «группа» — абсолютно разнородные понятия, которые и нарочно не спутаешь, вроде как какое-либо чувство, например, любовь, и предмет реального мира, скажем, чайник).
