А что же капитан? Откинулся в кресле, чтобы полюбоваться моим концом. Морской пес, как и Квик, недооценил мои способности. Правда, Черный Джон, как я вспоминаю, все же бросил пару слов в мою поддержку: «Только быстро, Квик. Эх, отменная была у парня треска».
— Дерись, — сказал мне Квик. — Будет потеха. — Еще три слова, и опять сплошное убожество, никакой музыки. Нет, он заслуживал смерти — хотя бы за неуважение к языку.
Квик бросился на меня. Он попытался ухмыльнуться, но даже это ему удалось с трудом, словно он жевал репу. Разве так ухмыляется честный пират, когда замышляет недоброе? Вялая ухмылка Квика здорово вывела меня из себя.
Я бросился на него и промахнулся, но успел схватить за руку и отбросить на носовую переборку. Деревянные святые не обращали на нас внимания. Никакие мои дела не могли развеять их меланхолию.
— Давай, искромсай меня, — дразнил я Квика. — Спусти по кускам в море. — Квик начал нетерпеливо покусывать губу. Хороший знак, подумал я.
Мы кружили по палубе, как петухи, дожидаясь удачного момента. Я решил проверить Квика и опустил руку. Он сделал выпад и промахнулся.
— Проворнее надо быть, — заметил я и снова притворно уронил руку. Квик попытался проткнуть меня, как вдруг я полоснул его по руке и заплясал вокруг. Он растерялся.
Наши люди галдели и бились об заклад — кем из нас нынче поужинают крабы. Тут-то Квик ухмыльнулся как следует, когда услышал, что на меня поднимают ставки.
Я в третий раз исполнил свой трюк, и в третий раз Квик промахнулся. Я уколол его в другую руку.
— Прикончи его! — выкрикнул Пью, который вдруг переметнулся на мою сторону.
— Я тебя убью, Сильвер, — произнес Квик, наступая. — Я вырежу тебе сердце. — Он выдавил из себя целых восемь слов, но музыки в них все равно не было. И все же я был рад, что он клюнул на мою приманку. Глядишь — в будущем мог бы стать поэтом, если бы посвятил себя этому ремеслу и если бы я оставил ему жизнь, безногому калеке, высадив где-нибудь в Венеции. Быть может, со временем он бы нашел в себе призвание в писательстве. В тот момент я не особенно размышлял о его будущем.
Я вспоминал, как Квик сражался с голландцами. Я уже предвидел его следующий прием и был готов.
— Сердце? — переспросил я. — Оно у меня не больше горчичного зерна.
Квик стал заходить на меня с наветренной стороны — точь-в-точь как во время боя с голландцами.
— Довольно, — вмешался Черный Джон, подняв руку. Он торопился прервать бой прежде, чем пострадает Квик, — до меня ему дела не было. Так я второй раз в жизни ослушался приказа.
Я поразил Квика в живот. Квик обомлел. Он схватился за шпагу руками и попытался ее вытащить, но, сколько ни тянул, сколько ни резал ладони, не смог от нее избавиться. Его качнуло. Я ждал, что он вот-вот рухнет, но Квик — из чистого упрямства, не иначе, — поплелся, шатаясь, по палубе. Я провел пальцем по шраму у него на лбу.
— Катись к черту, Квик, — напутствовал я, после чего вытащил у него из брюха клинок. Квик упал. — Проворнее надо быть, — повторил я для Пью.
Тот согнулся над Квиком, пошарил у него в карманах и выудил золотые часы.
— Так и знал, — усмехнулся он, — что Квик их стащил.
— Это мои часы, — сказал я. — Узнаешь циферблат?
Пью отдал мне часы и отошел в сторонку.
Капитан кивнул Кровавому Биллу и пошел к себе в каюту. Билл затопал ко мне.
— За борт! — прорычал он.
Я был уверен, что он велит мне отправляться кормить акул, но Билл несколько раз лягнул Квика ногой, сдвигая его к самому кормовому выстрелу.
— За борт, — повторил Билл и вздернул мертвеца за ноги, пока тот не повис вровень с ворстом.
Я приподнял Квика за плечи, потом мы раскачали его и выбросили в море. Билл проковылял на свое коронное место у гакаборта, уселся там и затих, вглядываясь в пучину моря. У него раскрылся рот. Спал он в такие минуты или бодрствовал — никто не знал.
Мне той ночью спалось прекрасно. Помню, засыпая, я сказал себе, что Пил продал Черному Джону способного парня. Да и Черный Джон деньги потратил не зря.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. МОЛЧАЛИВЫЙ ДРУГ
— А как насчет Эдварда? — спросил Маллет из-за двери. — Вы упомянули его, но ничего о нем не рассказали. Только о его Библии.
— Мы были лучшими друзьями.
— Но вы не хотите о нем говорить.
— Я довольно сказал. Что до Библии, я расплатился за нее сполна.
— Как она к вам попала? Где? Когда вы познакомились с Эдвардом?
— Всему свое время, Маллет.
— У меня живот свело, — простонал он.
— Должно быть, яд.
— Не может быть. Было вкусно.
— Самый лучший яд всегда вкусный. Возьми хоть Библию Эдварда. Губительнейшая микстура, на вид безвредная, которой я годами себя потчевал и которая мало-помалу меня убивала. А как хитроумно составлена! Двойной подтекст! Ложные следы! Всегда ли сокровище находилось в Британии, как верил Эдвард, или его спрятали в чужом краю, как считал я? В ней был ответ для каждого из нас. Мы могли прочесть его, верный или неверный. Вот где отрава, парень. Яд неразведенный. Восхитительный яд.
— Шхуне пора на ремонт. — Должно быть, Маллет повалился на бок: скрипнули доски.
— При мне не пора было. Я знал, как о ней позаботиться.
— Капитан говорит, доски прогнили.
— Не может быть. Просто она не в духе — потому, что твой капитан стоит у ее руля. Разве он начищал ей планширь, драил медяшки и палубу, притом одной нижней юбкой?
Зато он выскреб ее переборки.
— Позор для нее.
— И починил паруса.
— Они и так были целые.
— Порвались после мыса Доброй Надежды. И запасная парусина — тоже.
— Значит, вокруг мыса идете? Окольным путем…
— Он сказал, что вы ответите то же самое. О-о, мой живот! — проблеял Маллет.
— Значит, ему нравится моя писанина. Отлично. Передай ему слово в слово то, что я расскажу.
— Попытаюсь запомнить.
— Уверяю тебя, ты запомнишь. Наверняка он за этим тебя подослал. Что ж, имей в виду: я вскоре напишу еще, но кое-что ты можешь передать ему на словах. Что-то из этого он уже знает, что-то может знать, а от чего-то будет открещиваться. Но все это — правда, по крайней мере в тех частях, где я могу переварить. Только не перебивай меня, не хнычь, не стоны и не стучись головой о палубу — отвлекает.
— Мне плохо. Я в первый раз на корабле.
