К сорока четырем годам он был богат, владел фабриками там и сям и великолепными домами в Англии, купленными на беззаконные доходы; владел он также большими кораблями. Уже в тридцать лет он заседал в парламенте и привык жить в роскоши, ведя торговлю с принцами, приезжая с сундуками сокровищ, которые разгружались в доках, и чиновники, получавшие хорошие взятки, низко ему кланялись. Поначалу его компания промышляла охотой на лосей и ловлей осетра в Северной Америке. Он успел побывать за решеткой и купить какой-то паршивый городишко, имеющий представительство в парламенте, но настоящие деньги можно было сделать в Ост-Индии. И вот теперь он жил, как младший Бурбон, маленький король «кароших» домов, дорог, посыпанных песком, чтобы могли проехать повозки, рек, вспухающих в сезон муссонов, и горячих ветров. Галки на деревьях, ссоры между индийскими рабочими, принадлежащими к кастам правой и левой руки, между мусульманами шиитами и суннитами. Все это даже после стольких лет, проведенных в Индии, было ему чуждо, и всегда будет чуждо. Он был королем над людьми, которых одновременно не понимал и презирал.
Несколько евреев жили с англичанами почти как равные, потому что разбирались в бриллиантах и торговле. Питт всегда держал своих евреев под рукой, чтобы иметь возможность в любой момент вызвать их. Все эти люди для виду подчинялись Ост-Индской компании (которая владела также Святой Еленой почти до самого того времени, когда мы попали сюда); на самом же деле они не чувствовали расположения ни к каким флагам.
Его окружали мужчины (и даже несколько женщин), которые оставили свои семьи и страну, чтобы разбогатеть. Их алчность витала в воздухе вместе с ароматом жасмина и плюмерии, речными запахами и лихорадкой. Их обычным развлечением были мечты о том, как они вернутся домой, станут сельскими джентльменами и купят себе гербы с коронами. Это были первые набобы, напивавшиеся каждую ночь и очень испорченные своими паланкинами, кальянами, опиумными грезами, женщинами на женской половине дома и мальчиками, которые поставлял им женщин и служили лакеями. В форте обитали убийцы, воры и мужчины, жившие во грехе с наложницами. При свете звезд все они стояли на деревянных балконах и мечтали о родине.
По утрам Питт работал в комнате для совещаний, убранной наподобие оружейной в лондонском Тауэре — стены, увешанные эмблемами и флагами компании, ружьями, украшенными слоновой костью и серебром, пистолетами, штыками и шпагами, расположенными в виде звезд и солнечных лучей, а между ними — пики в виде колонн. Оттуда он направлялся на склады фабрики и на верфи, чтобы проинспектировать и рассортировать грузы.
Однажды утром на складе Питт обнаружил своего старшего сына, Роберта, только что вернувшегося из Кантона. Роберт сжимал в пальцах комок сильно пахнущего наркотика, его длинный нос подергивался от аромата, реющего в воздухе. Роберт увидел, что губернатору это не нравится, но он продолжал свое занятие, несмотря на очевидное неодобрение отца. Брови отца жили собственной жизнью, как пляшущие гусеницы.
— Что это такое, Робин, ты болен? — спросил губернатор и ласково шлепнул его.
— Мне надоело здесь, — сказал Роберт, подразумевая весь Восток вообще. — И это тоже, — сказал он, имея в виду мир торговли, в который он вошел, закончив университет в Роттердаме.
Губернатор подозревал, что мальчик впитал в себя слишком много Востока, слишком большую склонность к роскоши и излишествам. В Индиях люди погружались в сознание собственной важности. Губернатору даже казалось, что по своим повадкам его сын и наследник почти француз. В общем, Роберт терпеть не мог Индии и хотел вернуться домой к Хэрриет Вильерс, английской девушке, которая писала ему и чьи письма он хранил, как сокровище.
* * *
Был жаркий сезон, время горячих ветров, и река, разлившись от муссонных дождей, прорвалась в море. Губернатор Питт сидел, задыхаясь, в беседке в своем новом саду. (Разочарованные люди нередко находят утешение в своих садах, в этом я убедился здесь, где тот, кто некогда властвовал Европой, сажает герань.) Губернатор удалялся в сад во второй половине дня, но всегда был готов заняться какой-либо частной сделкой, если она представлялась ему выгодной.
В тот день перед ним стояла серебряная миска с фруктами, блюдо для омовения рук, салфетки с кружевом, чтобы вытирать руки, и еще одна миска с мокрыми батистовыми салфетками. Индийские мальчики бегали вокруг него, точно придворные — отгоняя мух, подметая пол и кланяясь. Как обычно, губернатор мучился в своей тесной и тяжелой английской одежде, которая не годилась для этого климата и заставляла его чувствовать себя толстым спеленатым младенцем. Слуги омывали его лоб и запястья всю вторую половину дня, когда пораженные жарой шелкопряды падали с деревьев, лимоны гнили и виноград съеживался и засыхал прежде, чем достигал зрелости.
Перед губернатором стояли чайные блюда, леденцы и консервированные лимоны, которые он окунал в сахар и обсасывал своими тонкими губами. С того места, где он сидел, можно было видеть широкие аллеи, лужайку для игры в кегли, пруд с чирками и всякие диковины, но ничто не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Он вытянул ногу с подагрической ступней и пыхтел, как собака, и пот стекал по его красному лицу, оставляя на нем белые полосы соли. Держащий плевательницу бой попятился на цыпочках.
Джамчанд пришел по широкой аллее и нашел губернатора в обычном мрачном настроении. Весь зной этого дня как будто собрался в этом месте, набросился на пагодное дерево, мерцая в глазах Питта и удушая цветочным запахом. Увидев неожиданно явившегося Джамчанда, Питт предложил ему прохладительное, а потом отослал кальянщика и его мальчика. Джамчанд часто приходил к нему именно в это время дня, зная, что Питт, оглушенный зноем, бывал расслабленнее обычного.
В прошлом эти два мошенника не раз вели игру друг против друга и уважали лживость друг в друге. У Джамчанда были необыкновенно яркие глаза, точно самые черные драгоценные камни, погруженные в освещенную луной воду, окруженные темными кратерами возраста, дебошей и неразумно растраченных умственных способностей. Эти глаза придавали ему вид одновременно грустный и мудрый — немалое преимущество в коммерции.
То было время, когда Индия снабжала Европу бриллиантами и рубинами, гранатами и жемчугом, а Европа продавала янтарь и средиземноморские кораллы из Марселя и Ливорно. Красные кораллы ценились больше всего. Низки ярко-красных кораллов качались на тюрбане Джамчанда и обвивали его запястья, лодыжки и шею. Когда он умрет, его кораллы будут сожжены вместе с ним на погребальном костре. Кораллы за серебро, а потом бриллианты — такова основа торговли бриллиантами.
Джамчанд — который знал, что губернатору нужны крупные эффектные алмазы и что он уже наслышан (потому что в Индии не существует тайн) о его новом алмазе — достал зеленый шелковый мешочек из-под ткани, намотанной вокруг пояса. Он высыпал несколько не самых крупных рубинов, называемых шпинелью, себе на ладонь, потом достал несколько рубинов побольше и разложил их на лоскуте белого шелка.
— Что еще? — спросил Питт, бросив на камни лишь беглый взгляд, ибо предпочитал вглядываться в неподвижное лицо человека, которое явно обещало большее.
