Диво-зверь уже не двигался, пронзённый насквозь стрелой в рост человека, больше похожей на копьё. Брызги крови блестели на его теле, словно рубины на золоте. Мощный клюв был грозно открыт. Сильный и отважный зверь вызывал не жалость к себе, а возмущение: какой урод, из тьмы вылезший, мог посягнуть на такое дивное создание? И чем станет мир без такого чуда?
А одноглазый довольно хохотал на всю тайгу. Потом достал ещё одну стрелу, нацелился в сторону росов. Опустил лук, снова захохотал и вдруг быстро вскинул его и пустил стрелу. Серячок отчаянно взвизгнул. Несмотря на немалый уже возраст, он сумел увернуться от стрелы, но её остро заточенный наконечник распорол ему бок. А великан, гогоча, доставал новую стрелу.
Леший яростно взревел: «Забавляешься, дубина одноглазая?!» — и вмиг вырос в мохнатого великана ростом с кедр. Аримасп быстро спрятал лук и выхватил огромный, больше человеческого роста, меч. Шишок едва успел уклониться от удара, снёсшего верхушку ели. Видя, что лешему сейчас придётся плохо, его друзья разом схватились за луки. Стрелы Сагсара и его сына попали в лицо аримаспу, но не задели глаза. Эллин же направил стрелу в ноздрю громадному коню. Не выдержав боли, животное с громким ржанием встало на дыбы. Аримасп, опытный наездник, удержался в седле. Но прежде, чем он сумел совладать с лошадью, Шишок изо всей силы ударил её могучей ногой в брюхо. Конь повалился наземь, а всадник так и не успел выбраться из-под него и пустить в ход меч. Разъярённый лешак вывернул ему руку из сустава, так что меч выпал из неё, а потом схватил аримаспа за плечи, поднял и со страшной силой ударил спиной о ствол пихты, сломанный бурей на высоте трёх локтей. Острое дерево пробило железные чешуи и кожу грубо сделанного панциря и вонзилось в спину. Жутко ревя, великан (он был Шишку всего-то по грудь) попытался высвободиться, но удары тяжёлых кулаков лешего всё больше насаживали аримаспа на дерево.
Тем временем исполинский конь встал на ноги. Вмешайся он в схватку, лешему не поздоровилось бы от его могучих ног, под стать слоновьим, и тяжёлых копыт. Но ловкий грек успел одной рукой ухватиться за гриву коня, а другой вонзить акинак в сонную артерию. Обливаясь кровью и ломая кусты огромным телом, конь рухнул. Сагсар с Нежданом, подоспев на помощь лешему, мечами с трудом перерубили мощную шею аримаспа.
Шишок, приняв обычный вид, поспешил к Серячку. Волк потерял немало крови, но был жив и усердно зализывал себе рану. Заботливо поглаживая его, леший зашептал простенький заговор на унятие крови.
— Ну вот мы и начали войну с аримаспами, — с сожалением вздохнул Хилиарх. — Наверняка рёв этого верзилы услышали его сородичи.
— А чего он на нас да на пёсика моего с луком? Да какой леший в лесу такого охотника стерпит, что не еду добывает, а смертоубийством забавляется? — возмущённо отозвался Шишок.
— Вайюг он и есть вайюг, — махнул рукой Сагсар. — Зол и глуп. Думает, раз сильный, значит, всё можно.
Неждан, взглянув на погибшего грифона, сказал:
— Дивы-грифоны — птицы Солнца, так ведь? В его колесницу впряжены. А мы — воины Солнца, Даждьбожьи внуки. Так с кем же нам тут воевать, если не с теми, кто такую божью красу губит?
Хилиарх согласно кивнул и, глядя на уродливое обезьянье лицо аримаспа, задумчиво проговорил:
— «Каждый на лепом челе имеет единое око...» Сам ли Аристей так писал или какому-то переписчику показалось недостаточно красиво? До чего мы, эллины, любим видеть красоту даже в страшном и опасном... Ведь этот грифон, к примеру, вряд ли покажется прекрасным аргиппейским пастухам, у которых эти божественные птицы таскают скотину.
— Аргиппеи верят: когда грифоны сыты, солнце лучше греет. И мы, сарматы, приносим жертвы скотом Гойтосиру и его грифонам, — возразил Сагсар. — Солнечный зверь берёт одну жизнь и взамен даёт другую. Это аримасп-вайюг ничего не даёт, только убивает.
Забрав голову и оружие аримаспа, росы вернулись к привязанным неподалёку лошадям и поехали обратно к войску. Они не обратили внимания на большого ворона, который наблюдал за схваткой с вершины кедра, а потом вдруг, не заинтересовавшись падалью, полетел вслед за ними. Четверо вышли к своим, когда какой-то старый охотник-аргиппей стоял перед росами и возбуждённо говорил:
— Идите назад, западные росы! Впереди в горах война. Страшная война, не для людей. Аримаспы идут приступом на Золотую гору, хотят отнять её и копи у грифонов. Это Ваю послал одноглазых — и аримаспов, и дэвов. Разве можно людям в такое вмешаться: с Солнцем воевать или с Ветром?
— С Тьмой нужно воевать всюду, если встал на Путь Солнца! — сказал Ардагаст.
Дружина одобрительно зашумела. Хилиарх и его спутники выехали вперёд, высоко поднимая голову и оружие сражённого великана.
— По воле богов, мы уже вступили в войну, и вот первый убитый враг и первая добыча, — громко произнёс эллин.
Росы невольно притихли, слушая рассказ грека. Да, это вам не тупые вайюги и не лешие-людоеды... Вчетвером одного еле одолели, и то с Шишком. А его ведь на всех аримаспов не хватит. Ко всему ещё проводники заявили:
— Дальше не пойдём. Вы погибнете, мы погибнем, никто не вернётся!
— Трусы! Ваш удел — умереть на соломе, а не в битве, и попасть в нижний мир, а не на небо, в обитель великих воинов! — презрительно бросил Сигвульф.
— Мы — охотники! — возразил старый аргиппей. — Медведя не боимся — в одиночку ходим, вепря не боимся, волчьей стаи не боимся. Я молодым в низовьях Дайка с тигром схватился. Они — звери, мы — люди. А аримаспы — боги. С ними только боги и их птицы воевать могут. Увидят аримаспы нас, аргиппеев, среди вас — придут потом всему племени мстить.
Ворон с золотым клювом, тот самый, что прилетел вслед за Хилиархом и его спутниками, сердито каркнул с верхушки пихты. С высокого кедра, одиноко возвышавшегося на востоке, на склоне хребта Бахты, откликнулся тревожный, грозный голос: орлиный клёкот, постепенно перераставший в звериный рёв. «Див-грифон кличет! На погибель идём!» — заволновались молодые дружинники. Воины постарше, наоборот, приободрились. Они хорошо помнили, как над Збручем такой же голос предвещал поражение не росам, а их врагам — бастарнам. Не помогли тем и чёрные друиды. Вышата заговорил, указывая рукой на восток:
— Росы! Слышите голос дива, солнечного чудо-зверя? Это нас, Даждьбожьих внуков, он кличет. Кому ещё, кроме нас, защитить Золотую солнечную гору? На то нам дана Колаксаева Чаша. А кому много дано, с того много и спросится. Я, великий волхв, не буду вам обещать победу, не стану и гадать о ней. Но клянусь светом Солнца: если уклонимся от такой битвы — не достойны будем ни владеть Колаксаевыми дарами, ни зваться росами — «солнцесияющими»!
Громко, горячо заговорил Хилиарх:
— Не мне бы, греку, ругать своих соплеменников. Но знайте: не лучшие из них пробираются в эти места. Пробираются не за мудростью, как Аристей, — за золотом и самоцветами, которые им продают аримаспы. И если одноглазые завладеют всеми копями — сюда побегут стаями, как мыши на зерно, негодяи и корыстолюбцы с юга. И принесут сюда все мерзости, какие только есть в Империи. И заставят все племена Скифии драться из-за уральских сокровищ. А достанутся эти сокровища не нам, а им, торгашам и проходимцам! И будет на Золотой горе престол Гермеса, бога воров и наживал, а на Злой горе — престол Чернобога!
