— Она такая, потому что родилась на Сол-Земле. И остальные тоже. А теперь идем.
— Идем, — развернувшись, он направляется к лифту. Идет он быстро, и при ходьбе прижимает кулак к бедру раненой ноги.
Я следую за ним, покорно, как всегда.
9 Эми
Но порой мне снятся хорошие сны.
Удивительные сны. Прекрасные. Сны о новом мире.
Я не знаю, каким он будет. Никто не знает. Но в кошмарах новый мир почти не появляется — я почему-то уверена, что он похож на рай.
Ради него не жаль оставить Землю.
Там тепло. Я всегда первым делом замечаю тепло.
Во сне я просыпаюсь, и я дома.
Бабушка на кухне делает блинчики. Она всегда добавляет в тесто немного сиропа, поэтому в кухне уже витает липко-сладкий запах. Он ассоциируется у меня с домом.
Бабушка поднимает на меня глаза и улыбается…
Иногда сон обрывается прямо на этом, потому что снова увидеть бабушку — это слишком уж невероятно…
Она улыбается, и, кажется, все морщинки у нее на лице разглаживаются.
— Идем! — зовет папа. На нем спортивные штаны. Он слегка подпрыгивает на месте, кроссовки скрипят по линолеуму. Сзади подбегает мама в шортах и спортивном топе…
А иногда он обрывается здесь, потому что мама никогда со мной не бегала, мы с папой всегда были вдвоем…
И мы бежим.
Бежим по новому миру, который простирается вокруг. Он всегда прекрасен. Как если взять все самое лучшее с Земли и сделать еще лучше. Песок на пляжах не скользит под кроссовками, а вода не синяя, а золотая. Ветер в тенистых лесах пахнет лимоном и медом, а их необычные пушистые обитатели всегда охотно с нами играют. В пустынях возвышаются скульптуры из песка, из которых льются родники со сладкой, вкусной водой.
Новый мир всегда прекрасен, всегда совершенен.
Если мне везет, сон длится и длится.
Но везет мне не всегда.
Мы бежим, и дорога начинает изгибаться. Мы поворачиваем обратно. Я вижу дом — в нем что-то есть от дома во Флориде, где мы жили когда я была маленькая, но он кирпичный, как наш дом в Колорадо, и бабушка на крыльце машет нам рукой и зовет внутрь.
Мама сворачивает с дороги и идет к дому.
— Пойдем, — зовет папа и взбегает вверх по ступенькам крыльца.
Но я не могу перестать бежать. Ноги отказываются повернуть в сторону дома.
Я не могу остановиться.
Остается только снова и снова бегать по кругу в этом прекрасном, безмятежном и совершенном мире.
Я пытаюсь остановиться. Все кружу рядом с домом, а там мама, бабушка и папа едят блинчики. Иногда Джейсон тоже там, а еще моя собака, которая была у меня в детстве, и друзья из школы.
А я не могу остановиться.
Потому что иногда даже сны о новом мире превращаются в кошмары.
10 Старший
Старейшина решил, видно, наказать меня уроками. Все время, пока мы поднимались на лифте, он молчал, только раз огрызнулся на попытку расспросить его о девушке, когда мы шли из Больницы к гравтрубе. Теперь мы уже в учебном центре, и он приказывает мне сесть на жесткий пластиковый стул рядом с полинявшим глобусом Сол-Земли.
Снова пытаюсь спрашивать о девушке с нижнего уровня, но Старейшина только тяжело падает в кресло напротив. Скривившись, кладет ногу на глобус, закрывая ботинком Австралию.
— И? — рыкает он.
— Что? — хоть я и стараюсь держаться, но выходит довольно жалобно.
— Ты выяснил третью причину разлада?
— Нет, — отвечаю я, не отрывая взгляд от выпуклых гор на глобусе.
— Ах, так, значит, у тебя хватило времени залезть, куда не следует, а то, что я попросил, ты сделать не успел? — выплевывает Старейшина. Голос сочится издевкой.
— Почему ты не рассказывал мне, что на корабле есть тайный уровень, набитый замороженными людьми? — срываюсь я в ответ. — Черт тебя дери, я ведь следующий командир корабля! Я должен все о нем знать!
— Все знать, да? Тогда, может, расскажешь мне, в чем третья причина разлада?
— Не знаю я!
— Тогда сиди здесь и выясняй! — рычит Старейшина и швыряет мне пленку, на экране уже выбрана «История Сол-Земли». Я не успеваю бросить ее обратно — он вылетает из комнаты, опрокинув по пути глобус. Бледный зелено-голубой шар катится за ним и со стуком ударяется о ножку стола.
Гнев Старейшины еще страшнее оттого, что он сдерживается, пока мы не окажемся наедине. Я точно знаю — если бы мы были не здесь, на уровне хранителей, он бы так себя не вел.
Умчавшись, Старейшина оставляет дверь учебного центра открытой, и взгляд мой приковывается к стальному экрану — за ним спрятаны мерцающие лампочки, которые я принял за звезды.
Зачем было скрывать его, зачем было скрывать четвертый уровень корабля?
И что еще он от меня скрывает?
Постукиваю пальцами по столешнице, сделанной из настоящего дерева с Сол-Земли, надеясь, что ритм поможет мне набрести на какую-нибудь идею. Если Старейшина не собирается рассказывать, что происходит, я выясню это сам. Бросаю взгляд на металлический круг гравтрубы в углу комнаты. Можно сбежать, вернуться на уровень фермеров и попробовать разузнать что-нибудь еще. Может, Орион знает больше, чем рассказал. В этой крохотной каморке невозможно думать. Хорошо бы погулять по полям, заглянуть на пастбища, просто бесцельно побродить по кораблю, который вот уже несколько веков двигается к заранее намеченной цели. Собраться с мыслями, выстроить их в логическую цепочку.
Но ведь тогда придется ослушаться прямого приказа Старейшины?
Даже у меня не хватит на это наглости.
11 Эми
Даже больше, чем биения собственного сердца, мне не хватает тиканья часов. Время идет, наверняка идет, но в том, что я двигаюсь во времени, я уверена не больше, чем в том, что перемещаюсь в пространстве. В какой-то степени я рада: может, прошло триста лет и триста шестьдесят четыре дня, и завтра меня разбудят. Иногда после соревнований или трудного дня в школе я падала в кровать прямо в одежде и отключалась, сама того не замечая. Я открывала глаза с ощущением, что лежала всего пару минут, но на самом деле прошел весь остаток дня и половина ночи.
Но.
Бывало и по-другому: я падала на матрас, закрывала глаза и засыпала, и мне казалось, что я сплю уже целую жизнь, но, проснувшись, понимала, что прошло только пять минут.
Что, если прошел только год? Что, если мы еще даже не отправились?
