От Ораниенбаума до Кронштадта семь верст. В одном месте мы проезжаем по жиденькому деревянному мосту, наведенному через полосу битого льда. Это значит, что недавно прошел из Петрограда или в Петроград ледокол «Ермак», проводя какие-нибудь корабли. Ведь только этот удивительный ледокол может бороться с толстыми льдами Финского залива. В этом году тут стоят порядочные морозы, лед толстый – до полутора метров – и дорога хорошо накатана…
Постепенно лед и снег становятся все желтее и грязнее – дает себя знать приближение и города, и базы флота, и крепости.
Но снегу везде много и приближение весны не чувствуется… Я отвык от Родины и мои мысли еще на юге, в нашей бухте… Мама в радостном настроении[65], а папа, видимо, чем-то озабочен, что-то бормочет себе под нос и явно чем-то недоволен…
Ледокол «Ермак». Открытка начала ХХ в.
Вот и Котлин, вернее его восточная оконечная часть около пароходной пристани; теперь нам предстоит проехать больше половины города: район, называемый горой, всю Екатерининскую улицу до Николаевской, на которой живет моя бабушка по матери Елена Александровна Ушакова (урожд. Лебедева)…[66]
На улицах мало прохожих, город производит впечатление пустого… Приехали… Путь с юга окончен…
Гарнизонное стрельбище в Кронштадте. Открытка начала ХХ в.
Но окончен не только путь, окончена надолго и наша сравнительно спокойная жизнь, если ее можно называть такой во время войны… И еще окончено мое детство, о чем я и не подозревал в те дни… Через несколько дней окончилось и то, что отец и мать называли Россией…
В городе тревожно, холодно, неприветливо, непонятно…
Прежде всего, в этом виновата сама скупая матушка-природа на Финском заливе, с ее грязной, сыроватой и промозглой зимой. Зима вроде и на исходе, ведь последние числа февраля по старому стилю. Днем иногда при неласковом солнышке тают сосульки на карнизах и окнах, а на крышах и заснеженных улицах чирикают воробьи, разворачивая кучки конского навоза, не подобранного дворниками.
В такие дни весело шумит детвора – мелюзга – на улицах и плохо очищенных скверах. Но проходит час, другой и признаки весны исчезают моментально. Дым из труб идет вертикально – штопором недолго и начинает развеиваться клочьями при резком холодном ветре со стороны Финляндии. Последнее гораздо чаще… Штиля почти не бывает – он обманчивый, морской и часто от хорошей погоды уже через час не остается ни следа. Недаром моряки говорят, что погода на заливе меняется не менее трех раз в сутки… Выйдешь из дома, и сразу тебя охватывает со всех сторон настоящий русский мороз, да еще с промозглятинкой! Шапка и воротник покрываются инеем, в носу все промерзает, от дыханья все вокруг заволакивается дымком-паром и, если не делать резких движений, становится просто холодно. Котлин остров окружило со всех сторон студеное промерзшее море, и нет спасения в Кронштадте от морозных объятий.
Окружена и большая часть России и холодом и начинающимися неполадками в снабжении продуктами в больших городах из-за плохой работы железных дорог. Мерзнут и солдаты в тысячеверстных линиях окопов.
Надвигаются большие события. О них еще толком никто и ничего не знает, даже самые умные и дальновидные люди теряются в догадках. Ведь совсем недавно Россия справляла годовщину 300-летия династии Романовых…
Одни ждут смены правительства, а может быть и его формы – таких много, но не по количеству, а по званиям, чинам, богатству и состоятельности, принадлежности к тому или иному обществу Российскому, по степени образованности – от привилегированной верхушки при дворе Николая, до кулаков-мироедов в деревне. Другие, а их очень много – миллионы в деревнях, ждут конца войны, ждут возращения своих кормильцев, завшивевших в окопах, домой, ждут прибавки земли, ждут свидания с семьями. Есть еще и другие, они не относятся ни к первым, ни ко вторым – это надежда революционеров – рабочие в столице и в других городах, имеющих промышленность. Они гораздо образованнее, хватили больше «лиха» от царской цивилизации, штрафов, взысканий, сверхурочных работ на войну, от тяжелого изнуряющего труда на фабриках и заводах…
Ждут миллионеры, банкиры, заводчики, фабриканты, купцы всех гильдий, торговцы и предприниматели, лабазники и приказчики, мещане самых неопределенных профессий, бедняки, давно скатившиеся на дно «ночлежки», и просто разные люди…
Ждет дворянство высшего света, богатое, бедное, ждет высшая знать и офицерство всех чинов и рангов, ждет чиновничество всех министерств и канцелярий от управляющих и действительных статских советников до Акакия Акакиевича включительно. Ждут во всех городах империи, ждут и в Кронштадте.
Темна еще Россия, народ еще в глубоком сне, но сон кошмарный, бредовый, мучительный и только багряно-красный закат подобно Кронштадскому в направлении форта Риф, говорит о чем-то новом, невиданном, кровавом, ужасном…
Ждут в переполненных тюрьмах и ссылках политические и уголовные арестанты всех категорий до просто штрафных. Чувствуется приближение новых впечатлений, чего-то острого, пряного, пахнущего человеческой кровью будущего…
На улицах города и вообще малооживленных сейчас вечером совсем пустынно. Стоят окутанные паром санки, вейки и просто розвальни, крытые медвежьей полостью с фасоном, победнее – с сукном или финской дорожкой, а то и просто чухонской рогожкой… Покрылись инеем замерзающие лошадки, медленно жующие овес из подвязанных торб. Покрыты и сами извозчики белою изморозью, они давно мечтают о шкалике в теплой пивной или казенке за углом в переулке. На площадях и перекрестках пылают костры, услужливо разведенные дворниками для блюстителей порядка, а, иначе говоря, по народному выражению, фараонов или полицейских. Их в Кронштадте очень много, – один на каждые 400 жителей. Население города в военное время достигало с гарнизоном всех фортов, крепостей, частей флотских экипажей и стоящих кораблей нескольких десятков тысяч человек, до 70 тысяч.
