— Это я посоветовала Хайме отнести тебя в постель, — спокойно сообщила Розита, но в глазах ее, пристально смотревших на Бет, была тревога. — Я приехала около шести… Ты крепко спала на диване в гостиной.
— Около шести! — ахнула Бет. — Бедняжка, тебе не спалось?
— Да. А что касается Хайме, — нерешительно сказала она, — думаю, можешь быть спокойна. Он знает, что ты сказала все это не всерьез, хотя… — Розита испуганно прикусила губу. — Меня беспокоишь ты, дорогая. Как на тебе все это отразится?
— Со мной будет все в порядке, как только Джейси вернется домой, — решительно сказала Бет, желая убедить в этом их обеих.
— Ты уверена? — грустно спросила Розита, остановившись возле машины. Она вспомнила и о другой тревожащей ее проблеме. — Слухи, конечно, поползли… Вся больница, наверное, уже знает. Сегодня утром, когда Джейси, здороваясь с Хайме, назвал его папой, у медсестры глаза на лоб полезли. Они оба — и Джейси, и Хайме — не нарадуются обретенному родству… — Розита умолкла, спохватившись, что сейчас не время рассказывать о всех своих опасениях. — Видишь, как я разболталась, стараясь отвлечься от главной проблемы! — воскликнула она и, вымученно улыбнувшись, крепко обняла Бет. — Возвращайся к Джейси, а я поеду громить сотрудников галереи… Позвони, как только нашего героя вывезут из операционной.
— Обязательно! — пообещала Бет и тоже обняла Розиту. — Будь осторожна на дороге.
Бет медленно возвращалась в клинику. В голове роились разные мысли, но у нее не было желания копаться в них. Едва она вошла в отделение, как ей встретился Хайме.
— Выглядишь ужасно, — бесцеремонно заметил он.
— Именно так я себя и чувствую, — как можно непринужденнее ответила она, уязвленная его замечанием. И, глядя на него, подумала, что и у него вид не лучше. — До сих пор не могу понять, как я могла совершить такую глупость — глотнула коньяк после успокоительного. Но поделом мне. Я чувствую себя так, будто пьянствовала и куролесила ночь напролет.
— Медсестра, наверное, тебе уже сказала, что операцию Джейси пришлось немного отложить… — с беспокойством вглядываясь в ее лицо, сказал Хайме. — Сожалею, Бет… но нам с тобой придется набраться терпения.
— Слава Богу, что хоть у Джейси несрочный случай! — Бет смотрела на него с изумлением. Голос его выдавал беспокойство и напряженность, которые испытывала и она. Но удивляло то, что она справлялась со своими чувствами гораздо лучше Хайме. — Ты будешь присутствовать на операции? — тихо спросила она.
Хайме покачал головой.
— Операционная — неподходящее место для отца, особенно если он сам — хирург.
— Ты прав, — ответила Бет, чувствуя, что его напряжение грозит свести на нет видимость ее самообладания. — Но как обычно коротают время родители, пока оперируют их ребенка? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Вот это-то нам обоим и предстоит узнать.
Застывшая на его губах улыбка преодолела защитный барьер Бет. Импульсивно, в порыве солидарности, она взяла его за руку. Хайме стремительно повернулся и отдернул руку. Он так резко остановился, что Бет на него налетела. Он глотнул воздух, будто хотел что-то сказать, но потом молча выдохнул. Взгляды их встретились. Бет потрясла не столько окатившая ее волна острого желания, сколько такое же, как бы отраженное зеркалом, неудержимое желание, блеснувшее в глазах Хайме. Она на мгновение закрыла глаза, пораженная тем, что увидела. А когда открыла — встретила взгляд, полный открытой неприязни.
Они подошли к палате Джейси. Хайме взялся за ручку двери и повернулся к Бет.
— Хочу познакомить тебя с хирургом и анестезиологом. Они сейчас у Джейси. — Он опустил руку и снова взглянул ей в лицо. — Это наши лучшие специалисты, — сказал он. От его ничего не выражавшего взгляда веяло ледяным холодом. — Самые лучшие.
Глава пятая
Забыв о том, что между ними произошло, Хайме и Бет, держась за руки, шли рядом с каталкой, на которой везли в операционную их сына. Кто первый протянул навстречу другому руку, они уже не помнили. Их сплетенные пальцы были символом взаимопонимания и уверенности, что там, где это касается их сына, только они могут быть друг другу поддержкой.
Каталка остановилась перед дверями операционной. Они оба поцеловали бледное личико спящего ребенка. Двери закрылись, и они остались одни.
— Давай выйдем, — тихо сказал Хайме и, не дожидаясь ответа Бет, продолжая держать за руку, повел ее в кипарисовую рощицу, где она была накануне вечером.
И вновь тишина и спокойствие окружающего пейзажа поразили ее контрастом с тем сумбуром, который царил в ее душе. Как ей хотелось, чтобы все было по-прежнему. Выздоровел и вернулся бы домой Джейси, не тревожило бы так присутствие Хайме. От сознания тщетности последнего желания у Бет вырвалось сдавленное рыдание.
— Поплачь, Бет, не стесняйся, — сказал Хайме, обнимая ее и прижимая к себе.
Но Бет продолжала сдерживаться, вспомнив вдруг, с какой яростью он воспротивился промелькнувшему между ними чувству. Однако теперь он так заботливо и нежно ее обнимал!
— Сейчас все пройдет, — глотая слезы, проговорила она и взяла протянутый Хайме носовой платок, понимая, что бессильна что-либо изменить… Хайме нежно обнимал мать своего ребенка, а не женщину, которую отверг, хотя все еще испытывал к ней влечение.
— Бет, не надо сдерживаться, поплачь, — мягко уговаривал ее Хайме.
— Нет, надо… — Она ведь просто Бет, а не два разных существа, в которые он ее превратил! — Боюсь, не смогу остановиться, если расплачусь… Извини.
— Извинить? — Хайме взглянул на нее с нежной улыбкой, от которой у нее перехватило дыхание. — Я что-то не помню, чтобы я просил у тебя извинения, когда прошлой ночью был в таком же состоянии.
Бет вся напряглась и высвободилась из его объятий.
— Я… плохо помню, что было вчера ночью, — неуверенно ответила она. — Не могу поверить, что совершила такую глупость. Я и в лучшие-то времена пью редко, тем более после приема успокоительного.
— А мне надо было быть порасторопней и отобрать у тебя бокал, — усмехнулся Хайме. — Хотя признаюсь, я думал, ты собираешься выплеснуть коньяк мне в лицо.
Воспоминания о жестоких словах, которые она ему бросала, вызвали у Бет чувство вины.
— Хайме… я говорила, что теперь верю в твою любовь к Джейси?
— Говорила. — Он выпрямился и закрыл глаза от пробивающихся сквозь деревья лучей солнца.
— Ну, слава Богу! — Она вздохнула и скользнула взглядом по его лицу. Темные круги под глазами выдавали усталость, а сжатые губы — напряжение.
Если бы она могла, как это сделал с ней он, разделить его на два существа — на человека, предавшего ее любовь, и отца, потрясенного любовью, которую он испытывает к своему ребенку…
— Я мог производить аппендэктомию вслепую, — неожиданно сказал Хайме, — а сейчас не могу вспомнить ни единого этапа этой операции. — Он резко выпрямился. — Боже мой, не надо мне было этого говорить! — встревоженно воскликнул он. — Ты еще подумаешь, что операция не такая простая, как я тебя уверял. Но это не так, правда.
