Я отвечаю: «Жизнь».
Увел я катер в Артиллерийскую бухту. Встал там у базара, и десять дней, как говорится, ни сна ни отдыха – и катер снова в строю.
Двадцать второго июня немцы гады заняли Северную сторону.
Наши части отошли через бухту на Корабельную, а в равелине остались охровцы с капитаном III ранга Евсевьевым.
Жутко было смотреть, что там делалось: фашистские самолеты как осы вьются, артиллерия бьет, пыль и дым столбом, все гудит, грохочет…
Кажется, часа продержаться нельзя – целая армия свалилась на равелин, а там горсточка матросов и солдат!
Собрал нас командир дивизиона Рохлин и спрашивает: «Кто пойдет на эвакуацию участников равелина?»
Люди молчат. Я как кандидат партии сказал: «Я пойду».
Пошел не на своем КТЩ, а на барказе 1-го артдивизиона.
Пока шел до равелина, немец бил по мне, да хитро так: у барказа паелы высокие, он под паелы, пулями сечет, а я на банке стоял. И это спасло!
Пришел к пристани равелина, а там «каэмка» притоплена. Попытался снять ее, не удалось – дырища у нее в корпусе.
Взял сорок человек в барказ и ушел в Карантинную, сказал капитану 3 ранга Евсевьеву, что, может, приду еще.
Довел барказ до причала в Карантинной. Люди сошли, и барказ тут же затонул.
Больше мне не пришлось ходить в равелин – мы все время на морской позиции стояли.
В два часа ночью первого июля подошел ко мне мичман Юдин, командир КТЩ с нашего дивизиона, и передал приказание идти на Феолент – всем катерам.
Когда выбирал якорь, немец взял меня прожектором и повел. Я развернул катер носом в берег, а к нему лагом, катер сливается с берегом, и немец бросает меня.
Таким образом я оторвался и ушел в Камышевую.
Вошел.
Смотрю, катер Юдина на мели.
Запросил, надо ли помочь, он ответил: «Сойду сам».
Ладно.
Пошел к Херсонесскому маяку, но оказалось, пройти нельзя – сильный артиллерийский огонь с Северной стороны. Он бил по фарватеру и по входам в бухты. Огонь такой, что муха не пролетит.
Решил пройти в Казачью бухту и отстояться до ночи.
Подошел к плавучей пристани, там уже стоит КТЩ № 81. Только ошвартовался, пришел посыльный от генерала Петрова с приказанием не уходить до ночи – ночью помочь кораблям.
Взял я оружие, боезапас и людей своих и сошел на берег. Со мной пошел и Герасименко с КТЩ № 81.
Тут на берегу я увидел на носилках капитана III ранга Евсевьева.
Он был ранен в лицо, и голова от этого ранения была у него забинтована как кокон: глаза да рот только и видны.
Мы с Герасименко ушли в оборону – немцы с Камышевой пытались пробиться в Казачью.
В пятнадцать часов налетели пять самолетов и начали бомбить катера.
Мой катер был потоплен прямым попаданием, а катер № 81 получил пробоину в правой скуле выше ватерлинии четверти на две…
Мой катер затонул, а № 81-й на плаву. Приходит Герасименко пьяный, и личный состав его тоже.
Тут немцы появились на мысу между Камышевой и Казачьей.
Герасименко говорит:
– Я возьму чайник спирту и пойду сражаться на берег.
Я сказал:
– Добро, иди! А я беру твой катер.
Он отвечает:
– Бери!
Герасименко взял чайник со спиртом и ушел на берег, а я на катер.
На катере уже было сто двадцать человек.
Опробовал моторы – в порядке.
Когда я начал разворачиваться на носовом и только хотел дать задний ход, как с пристани крикнули – подойти и забрать капитана III ранга Евсевьева.
Я подошел, Евсевьева доставили.
Тут шторм поднялся.
Катер перегружен.
Начал я разворачиваться – залило левый мотор через выхлопную трубу. Почти в то же время залило и правый. И пробоина тоже оказалась под водой.
Катер начало нести лагом к берегу. А чтобы катер не перевернуло, я отдал якорь и на якорь-цепи развернулся против волны.
Корма не дошла до берега пяти-шести метров, катер сел на грунт.
В это время в бухту зашли катера-«охотники».
Капитан 3 ранга Евсевьев приказал мне запросить их.
Запросил.
Ответили, что катера наши.
Я дал им глубину по корме и по носу.
Подошел один катер и, не выключая моторов, ушел, не взяв ни одного человека.
Тогда два человека с моего катера разделись и бросились в воду. Один доплыл, другой нет.
Катер подошел второй раз, я только успел подать одежду, и катер ушел на расстояние порядка 800–900 метров.
Капитан 3 ранга Евсевьев приказал мне идти вплавь на катер-«охотник»… Со мной пошел Самойленко Ваня, главстаршина.
До катера оставалось метров 30–40, я услышал, командир сказал боцману: «Будем идти!»
Я что есть силы крикнул:
– С донесением!
Боцман бросил мне конец и вытащил на борт. Пока я шел к мостику, Самойленко крикнул мне:
– Триша, прощай!
Я доложил командиру охотника, кто находится на катере № 81, он ответил: «Будем идти».
Катер ушел за Херсонесский маяк. Там взяли людей и пошли на Новороссийск. Вот и все.
С уважением к Вам Никитюк Г. С.».
Прочитав это письмо, я глянул в окно – дождь перестал, и солнце, двигаясь вслед за тучами, обливало светом мокрый город с удивительно яркой зеленью.
Я не сразу понял, где я и что со мной: перед глазами стояло вновь ожившее прошлое. Оно было так явственно… Мне даже казалось, что я вполне отчетливо вижу и забинтованную голову капитана 3 ранга Евсевьева, заросшее, коричневое от загара лицо мичмана Никитюка, самолеты в небе, огни и дымы пожарищ, трупы, притопленные корабли в бухтах, грязных, изодранных защитников Севастополя, сбившихся у крутых обрывистых берегов Херсонесского мыса, слышу крики, грохот, взрывы, мат…
До чего же памятны те дни! Склеп, в котором жили корреспонденты, располагался всего лишь в нескольких шагах от штаб-квартиры командующего сухопутными силами Севастопольского оборонительного района генерал-майора Ивана Ефимовича Петрова, в Карантинной бухте.
