— И как же ты вышел из положения? Или еще не вышел?
— Да черт его знает. Приезжаю домой, Нинка сидит — спина прямая, губы поджала. «Ну, — говорит, — рассказывай, как прошла консультация». А сама, вижу, напугана до смерти. Не ожидал я, честно тебе скажу, что она так перепугается, думал, ей уж давно на меня наплевать. Живем каждый сам по себе, как соседи в коммуналке, — общего только крыша над головой. Может, я виноват, может, она или оба вместе скорее всего, но ведь никуда от этого не деться. Хотя, с другой стороны, как бы мне там ни было замечательно, в Питере, я и в мыслях не держал из семьи уходить. Спасибо теще, дала время подготовиться. «Представляешь, — говорю Нинке, — уникальнейший случай, еще одну докторскую диссертацию написать можно. Я эту тетку из рук не выпускал, до дому провожал — все расспрашивал». «И в чем же, — спрашивает, — уникальность?» Ну, я ей и рассказываю, что, мол, сижу в этой самой клинике и вдруг слышу в коридоре шум, топот, крики. Выбегаю из кабинета и вижу — несется мужик ошалевший, а с ним женщина — глаза выпучены, мычит от боли, а изо рта торчит длинная палка. Оказалось, он ей, случайно, конечно, гарпун прямо в глотку засадил. Все растерялись, не знают, что делать: палка мешает — ни посадить ее, пострадавшую, ни положить, малейшее движение — дикая боль. Хотели уже МЧС вызывать. Хорошо, что я рыбак! Как только понял, в чем дело, подбежал и палку эту, рукоятку, отвинтил. Повезли ее в операционную, и, представляешь, выяснилось, что ни один сосуд не задет — выдернули гарпун, как гнилой зуб. А если б чуть вправо-влево или, допустим, повыше попал — все, каюк тетке. А тут, не поверишь, мужу плохо стало, а она своими ногами от нас ушла. Пошел я ее провожать на всякий случай и спрашиваю: как же, мол, у вас получилась такая оказия? И вот она будто бы рассказывает…
— Ты сам, что ли, выдумал все эти страсти? — подивился Андрей.
— Да нет, был у меня в практике такой случай. Только не с дамой, а с братком. Кореша с ним разобрались таким вот экзотическим способом.
— Тебе бы романы писать. «Хроники травматологического отделения». Ну и что она будто бы поведала?
— Уезжает вроде муж на водохранилище, снасти готовит. А она возьми да и расскажи ему анекдот: «Собрался мужик на рыбалку, упаковал снаряжение и спать лег пораньше. А жене не хочется его отпускать. Вот дождалась она, когда тот уснет, сгребла темной ночью все удочки и вынесла на помойку. А сама домой возвратилась, легла в постель, прижалась к теплому мужнину плечу и сладко заснула. Жить ей оставалось ровно сорок минут…» Муж заржал, жена вместе с ним. Рот раззявила, а он в этот момент случайно спусковой крючок на гарпуне и задел…
— И Нинка поверила?
— Нинка за эту версию двумя руками ухватилась. Вижу, что мучается, сомнения ее гложут, но вопросов не задает — боится. Чувствует фальшь, не может не чувствовать, а в душу не лезет, понимает, что, если прижмет меня к стенке и до правды докопается, придется принимать какое-то решение и ей, и мне.
— И что бы ты решил?
— Не знаю. Поначалу-то думал, все — с Питером покончено. А теперь вижу: нет, рано я успокоился. Как прыщавый юнец на распутье: против мамки не пойдешь, а очень хочется.
— Если нельзя, но очень хочется, то можно, — пошутил Андрей.
Но Викентий шутку не принял.
— Я сам себя загнал в ловушку, — с горечью сказал он. — И все — крышка захлопнулась.
— Не понял.
— Да что же тут непонятного? Я не хочу и не могу бросать семью ради женщины, отказаться от которой выше моих сил. Вот и все дела. Тупик.
— А по-моему, банальнейшая история. Каждый хотя бы однажды попадал в подобную ситуацию.
— И ты тоже, стало быть?
— У меня другой случай! — поморщился Андрей.
— У каждого свой случай! — отстоял Викентий собственное право на уникальность. — Я, возможно, подлец, возможно, дурак или кто-то еще, но я такой, какой есть, и ничего с этим нельзя поделать. И вот это мое «я», с одной стороны, не желает терять свое прошлое, нажитое трудом и любовью, и на новом месте созидать счастливое настоящее, а с другой — терять любимую женщину. Но я не могу выдернуть Ларису в Москву — мне здесь негде и не на что ее содержать. Да и не имею права ломать ее жизнь. Но и в Питер мотаться тоже теперь мне заказано.
— Версию с консультированием никто пока не опроверг.
— Нет, нет, это совершенно исключено. Нинка ведь не полная дура.
— Я не понял, ты хочешь услышать от меня какой-то совет или просто душу изливаешь?
— Ну какие тут могут быть советы?!
— Ну отчего же… — усмехнулся Андрей, разливая по стаканам остатки коньяка.
— Расстаться ведь тоже нужно по-человечески. Не просто исчезнуть из ее жизни или позвонить по телефону, сказать: «Прощай, любимая!» — и повесить трубку. Так, конечно, было бы проще…
— А ты сможешь иначе?
— Тут, понимаешь, подвернулась замечательная возможность смотаться в Питер совершенно легально: Генка Бобров пригласил меня на зимнюю рыбалку на пару-тройку дней на Верхне-Свирское водохранилище. И главное, когда звонил, попал на Нинку, заручился, так сказать, согласием. Он бы меня довез до Питера с ветерком, обратно доставил, да еще и рыбой снабдил. Так оба моих хирурга полегли, иху мать! Именно сейчас, в этот самый момент!
Викентий с досадой махнул рукой, и пустая коньячная бутылка, врезавшись в батарею, разлетелась осколками.
— Не трогай, — сказал Викентий. — Завтра Фаина уберет.
— Может, выпишешь меня завтра?
— Хорошо, — легко согласился заведующий, — выпишу.
И ушел.
«Чего это я так напился? — подумал Андрей. — Башка завтра будет трещать…»
Дверь открылась, и в палату вошла красивая девушка. Он даже сразу не понял, что это та самая медсестра, с которой у него почему-то не заладились отношения.
Потом он распорол ладонь и, спьяна не чувствуя боли, с удивлением уставился на залитую кровью руку. А сестричка кинулась к нему, как будто он получил пулю в живот. Она бинтовала ему кисть и стояла очень близко. Андрей чувствовал едва уловимый аромат ее духов, смотрел на точеную нежную шею, на трогательные завитки у основания высоко забранных волос, и ему вдруг ужасно захотелось укусить ее в эту самую шею, там, где она плавно переходит в линию плеча, но не хряпнуть зубами, усмехнулся он, а осторожно сжать челюсти, чувствуя кожей щекотное прикосновение завитков.
Представив ее изумленную реакцию на свой неожиданный порыв, он хмыкнул, а она, расценив это как болезненный стон, заспешила, приговаривая что-то утешительное, повела его в операционную, поддерживая, как раненого бойца, и все беспокоилась, хорошо ли он переносит новокаин.
Потом они вернулись в палату, сестричка замела осколки и даже подтерла пол, и, когда наклонялась, под широкой блузой четко обозначалась талия, перетекая в очертания стройных бедер, туго обтянутых форменными голубыми брючками. И что-то она там щебетала и смотрела зовущим взглядом, и подошла она к нему первая — это он точно помнил, — то есть сама его спровоцировала. Значит, угрызениями совести можно не мучиться. Получила то, что хотела, не отталкивала, не звала на помощь, не молила уберечь ее девичью честь — молчала как рыба и лежала как бревно.
