— Викентий Палыч просил меня здесь прибраться, — соврала Алена и мучительно покраснела, как будто он мог уличить ее во лжи.
— Бутылка ударилась о батарею и взорвалась, как граната, кругом осколки, — пояснил Андрей и в подтверждение своих слов смахнул с постели кусок стекла, но тот, застряв в ворсе больничного одеяла, острым краем рассек ему ладонь. — Черт! — выругался Шестаков, растерянно глядя, как глубокий порез стремительно набухает черной кровью.
Алена метнулась к нему и, выхватив из кармана стерильную салфетку, прижала к ране. Салфетка мгновенно намокла, и она наложила сверху вторую.
— Сейчас остановим кровь, обработаем ранку, и все будет хорошо, — приговаривала она, удерживая на высоте его руку. — Вы новокаин нормально переносите?..
Алена стояла так близко, что чувствовала теплоту его тела, сильный запах коньяка и едва уловимый — одеколона. Когда кровотечение остановилось, она повела его в операционную накладывать швы и, бинтуя ладонь, встретилась с ним взглядом. И снова мучительно покраснела, будто он мог прочесть ее крамольные мысли.
«Как хорошо, что он порезал руку! — думала она. — Ну, то есть не то хорошо, что порезал, а что именно в этот момент. Как хорошо! Спасибо, Господи…»
Потом они вернулись в палату. Алена вымела осколки, протерла пол и поверхность стола. Они о чем-то разговаривали и даже, кажется, смеялись, но это осталось единственной утраченной подробностью того вечера.
А может, это ей только приснилось, привиделось, намечталось? О чем ей было с ним разговаривать и тем более смеяться? И разве не странно, что память утратила именно эту существенную деталь? Уж не фантазия ли разыгралась так бурно, чтобы оправдать все то, что последовало за этими удивительными разговорами? Или ей самой захотелось забыть свою неожиданную раскованность и милое кокетство и даже невесть откуда взявшуюся соблазнительность, как забывает иногда человек свалившееся на голову несчастье, перепахавшее его жизнь, и подсознание услужливо пошло ей навстречу? Ведь если она действительно с ним болтала и даже смеялась, если все это на самом деле случилось — и неожиданная раскованность, и милое кокетство, и даже невесть откуда взявшаяся соблазнительность, — значит, она сама его спровоцировала? Сама себя предложила, и он не отказался…
Но это было потом, все эти мысли. А пока она мыла руки над раковиной и вдруг оглянулась, почувствовав на себе его взгляд. Он смотрел так непонятно, так странно, и глаза, словно угли, прожигали насквозь, запуская сердце на предельную мощность. И оно, воспламененное, опалило огнем всю ее, с головы до пят.
Но она еще не постигла природы этих огненных вихрей, не могла поверить, что его сжигает то же самое пламя. Впрочем, то да не то, ибо она уже любила, а Андрей всего лишь вожделел ее тела.
— У вас не кружится голова? Может быть, все же новокаин…
Она пошла к нему, так и не сумев отвести глаза, и положила на лоб узкую прохладную ладонь. И тогда он резко притянул ее к себе…
8
Вставать не хотелось, но в горле пересохло, как в пустыне Сахара, и Андрей, заставив себя подняться, достал из холодильника бутылку боржоми, свинтив крышку, вылил содержимое в пузатую кружку, на толстом боку которой красовался смешной рыжий кот, и поболтал в кружке пальцем, выпуская из минералки газ. Вода шипела, стреляла щекотными пузырьками и была такой вкусной, холодной, что он, не в силах оторваться, выпил все до последней капли. Потом вернулся к кровати и увидел на простыне под откинутым одеялом небольшое темное пятно. Он включил свет — на простыне была явно кровь. Шестаков взглянул на перебинтованную ладонь, но повязка осталась девственно чистой. Значит, вот оно что…
«Молодец, Андрюха, ох и молодец! Сколько же мы вчера выпили? Бутылку коньяка? И с чего бы тогда так развезло? И надо ж было, чтобы именно она!.. И как это вообще меня угораздило?!»
…Викентий пришел под вечер, принес коньяк, лимон и два яблока, разлил по стаканам густую янтарную жидкость.
— Ну, давай, повествуй, — сказал Андрей. — Что там у тебя приключилось?
— Помнишь, я в прошлом году ездил в Питер на конференцию?
Андрей неопределенно пожал плечами, но Викентию, уже погруженному в собственные воспоминания, подтверждения не потребовалось.
— Со мной ехала женщина. Я, может, и внимания бы не обратил, но она едва не опоздала на поезд. Ворвалась в купе, когда состав уже тронулся, встрепанная, с каким-то немыслимым чемоданом без ручки, кинулась к окну, рукой машет, хохочет. Оказалось, перепутала время, а когда спохватилась в последний момент, поймали с подружкой такси. Водитель, парень ушлый, просек ситуацию и заломил такую цену, что пришлось отдать ему все до копейки. На перроне у чемодана оторвалась ручка. А чемодан огромный, тяжеленный — подружка живет в Германии, привезла подарки. А я устал как собака, глаза слипаются — два часа ночи. Утром, конечно, предложил свою помощь. «Нет, — говорит, — спасибо, меня встречают». «Ну, — думаю, — и слава Богу!»
Тем бы дело и кончилось, но в тот же день к вечеру иду я в гостиницу и вспоминаю свою случайную попутчицу — славная, мол, женщина, веселая — и вдруг сталкиваюсь с ней нос к носу — тащит в ремонт свой дурацкий чемодан. «Ну уж теперь-то, — говорю, — я вам обязательно помогу». «Ну уж теперь-то, — отвечает, — вам не отвертеться».
В мастерской пришпандорили ручку, а жила она в двух шагах от гостиницы. Тогда мне казалось, пару раз перепихнемся — я и думать о ней забуду. Но чем-то она меня зацепила. И начал я мотаться в Питер.
— И чем же ты жене объяснил свои отлучки?
— Сказал, что консультирую в частной клинике. Пока, мол, они мне только дорогу оплачивают, но точку эту терять нельзя, поскольку возможна неплохая перспектива.
— И она этот бред проглотила?
— Проглотила за милую душу — призрак близких денег разгоняет все сомнения. А потом, я ведь не ходок, ты знаешь. И она знала.
— А теперь, стало быть, прозрела? — догадался Андрей.
— А теперь, как говаривал классик, «все смешалось в доме Облонских», — подтвердил Викентий.
— Неужели действительно прозрела? Как же она узнала?
— Да как в кино! Сказать кому — не поверит! У нее сестра в Питере. Препоганейшее существо по имени Эмма. Эдакое обиженное на весь мир, никем не понятое совершенство с претензией на остроумие. И надо же было случиться, чтобы мы с ней столкнулись в многомиллионном городе!
— Главное, вовремя оказаться в нужном месте, — усмехнулся Андрей.
— Увидела нас в метро и не поленилась, проследила до самого дома. И тут же стукнула Нинке. Хорошо, теща, святая женщина, позвонила мне на мобильный, предупредила, мол, готовься к бою.
— Как же это она пошла против дочери?
— Ну почему против-то? Как раз «за». Хотела сохранить семью, внуков. «Не дать разорить гнездо», — как она выразилась. У нас с ней нормальные отношения. Если б мне из них троих выбирать пришлось, я бы, наверное, на теще женился — умная, тактичная, добрая. Нинка моя ей проигрывает, а уж про Эмму эту недоделанную и речь молчит.
