— Никогда больше, выходя из дома, не буду брать с собой карандаш, — торжественно пообещал дон Камилло.
— Аминь, — с улыбкой закончил Христос.
Погоня
Дон Камилло не на шутку разбушевался в проповеди по поводу всяких местных событий и несколько раз весьма резко отозвался об этих там. Так вот и вышло, что на завтра, перед вечерней, когда он взялся за веревки колоколов, — ибо пономаря куда-то на время отозвали, — грянул гром.
Какой-то проклятый кощунник привязал к языкам колоколов бумажные петарды: никаких увечий, но взрыв получился такой оглушительной силы, что кого угодно кондрашка бы хватила.
Дон Камилло по этому поводу не проронил ни слова. Вечернюю мессу он отслужил совершенно невозмутимо. Церковь была набита битком: эти там присутствовали все до единого. Пеппоне — в первом ряду. И все с такими смиренными, кроткими лицами, что и святой пришел бы в исступленье. Но лицо дона Камилло оставалось непроницаемым, и разочарованный народ отправился по домам.
Закрыв двери храма, дон Камилло набросил плащ и, прежде чем уходить, торопливо преклонил колени у алтаря.
— Дон Камилло, — сказал Христос с Распятия, — положи!
— Не понимаю, о чем Ты, — запротестовал дон Камилло.
— Положи!
Дон Камилло вынул из-под плаща дубинку и положил ее возле алтаря.
— Дон Камилло, нехорошо!
— Господи, да это же не дуб, а всего-то тополь, легкий, гибкий…
— Ложись спать, дон Камилло, и забудь о Пеппоне.
Дон Камилло развел руками и лег в кровать с высокой температурой. Когда же под вечер следующего дня к нему вдруг заявилась жена Пеппоне, он подскочил, будто петарду взорвали прямо под ним.
— Вон отсюда, богохульное племя!
— Дон Камилло, бросьте вы эти глупости! В Кастеллино объявился тот негодяй, что когда-то пытался свести счеты с Пеппоне. Его выпустили!
Дон Камилло закурил сигару.
— И ты, товарищ коммунистка, пришла мне об этом рассказать? Я, что ли, объявил амнистию? Да и какое тебе вообще до этого дело?
— Такое, что об этом рассказали Пеппоне, и Пеппоне сразу кинулся в Кастеллино. И автомат прихватил!
— Ага, значит у вас все же есть припрятанное оружие!
— Дон Камилло, хватит уже о политике! Вы что, не понимаете, что Пеппоне его убьет? Если вы не поможете, мой муж пропал!
Дон Камилло злорадно засмеялся:
— Правильно, будет знать, как привязывать петарды к колоколам! По нему и так каторга плачет! А ты — вон отсюда!
Через три минуты дон Камилло уже летел по дороге на Кастеллино — в сутане, подвязанной у шеи, — изо всех сил крутя педали гоночного Вольсита[6], взятого напрокат у сына алтарника.
Светила луна. В четырех километрах от Кастеллино дон Камилло заметил человека, сидящего на перилах моста через канал Фоссоне. Тогда он притормозил: в ночных поездках главное — осторожность. Метрах в десяти от моста он остановился и сжал в руке завалявшуюся в кармане игрушку.
— Молодой человек, — обратился он к сидящему, — не видали ли вы такого здоровенного мужика, направляющегося на велосипеде в сторону Кастеллино?
— Нет, дон Камилло, — спокойно ответил тот.
Дон Камилло подошел ближе.
— Ты уже был в Кастеллино? — поинтересовался он.
— Нет. Я передумал. Оно того не стоит. А вас, небось, моя дура-жена настропалила?
— Настропалила? О чем ты? Вечерняя прогулка, и только.
— Зрелище, однако, еще то — поп на гоночном велосипеде! — ухмыльнулся Пеппоне.
Дон Камилло присел с ним рядом.
— Сын мой, в этом мире еще и не такое увидишь.
Через час, не больше, дон Камилло уже опять был дома и шел с отчетом к Христу.
— Все в порядке, я сделал именно так, как Ты мне и говорил.
— Молодец, дон Камилло. Скажи Мне только вот что: это Я тебе говорил, что нужно схватить Пеппоне за ноги и кинуть в канал?
Дон Камилло развел руками.
— Я, честно говоря, не очень хорошо помню, но суть в том, что ему не понравилось, как выглядит священник на гоночном велосипеде, вот я и сделал так, чтобы он на меня не смотрел.
— Понимаю. А теперь он уже дома?
— Скоро вернется. Когда я увидел, как он упал в канал, я подумал: он вылезет весь мокрый и ему будет неудобно ехать на велосипеде. Поэтому я, возвращаясь, прихватил и второй велосипед.
— Весьма любезно с твоей стороны, дон Камилло, — одобрительно и очень серьезно сказал Христос.
Пеппоне появился на пороге приходского дома на рассвете. Он был мокрый как мышь, — и дон Камиллло поинтересовался, не идет ли дождь.
— Туман, — процедил Пеппоне сквозь зубы. — Так я заберу свой велосипед?
— Конечно! Вон он стоит.
Пеппоне посмотрел в указанном направлении.
— А вам случайно не показалось, что к его раме был привязан автомат?
Дон Камилло со смехом развел руками.
— Автомат? Что это такое?
— Одну ошибку я сделал в своей жизни, — сказал Пеппоне, все еще стоя на пороге, — привязал к вашим колоколам петарды. Полтонны динамита нужно было к ним пришпандорить!
— Еrrаге humanum est[7], — заметил Дон Камилло.
Вечерняя школа
Закутанные в плащи люди — целая команда, — озираясь, шли через поле. Было совсем темно, но они знали каждый клочок этой земли и шагали уверенно. Они добрались до задов одиноко стоявшего в полумиле от городка небольшого дома и перелезли через кусты живой изгороди прямо на грядки.
Сквозь ставни окна на втором этаже пробивался свет.
— Отлично, — сказал Пеппоне, руководивший вылазкой. — Она еще не спит. Операция удалась. Стучи ты, Шустрый.
Один из них, высокий, костлявый человек с решительным лицом, подошел и постучал в дверь.
— Кто там? — спросили изнутри.
— Скартаццини, — ответил он.
Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге показалась маленькая старушка с седыми как лунь волосами. В руке она держала керосиновую лампу. Тут, выступив из тени, подошли к двери и все остальные.
