То был волшебный для нас день, день 8 сентября 1943 года, когда мы швыряли наше оружие и наши знамена под ноги не только победителям, но и побежденным. Не только под ноги англичанам, американцам, русским, полякам и всем остальным, но и под ноги королю, маршалу Бадольо, Муссолини, Гитлеру. А еще тем, кто был совсем ни при чем, кто просто пришел насладиться зрелищем. Мы швыряли знамена под ноги прохожим, под ноги всем, кому вздумалось побывать на необычном занимательном спектакле, в котором войско бросает свое оружие и знамена под ноги первому встречному. И дело не в том, что наше войско лучше или хуже другого. Будем справедливы, в этой славной войне не только итальянцам случалось показывать спину врагу, это случалось делать всем: англичанам, американцам, русским, французам, югославам – всем, победителям и побежденным. Не было в мире ни одной армии, которой в этой блестящей войне не привелось хоть однажды испытать удовольствие, швыряя в грязь свое оружие и знамена.
В подписанном их милым Королевским Величеством и маршалом Бадольо приказе было так и написано: «Солдаты и офицеры Италии, геройски бросайте ваше оружие и ваши знамена под ноги первому встречному». Ошибка исключена. Так и было написано – «геройски». Слова «первому встречному» были тоже очень ясны и не оставляли никаких сомнений. Конечно, было бы много лучше для всех, победителей и побежденных, особенно для нас, итальянцев, если бы мы получили такой приказ не в 1943-м, а в 1940-м или в 1941-м, когда в Европе было еще модно швырять оружие под ноги победителям. Тогда еще нам сказали бы «браво». Правда, нам сказали «браво» и в 1943-м. Но, если честно, это просто потому, что больше нечего было сказать.
Спектакль получился поистине захватывающим. Мы все, солдаты и офицеры, наперегонки и как можно героичнее бросились швырять в грязь под ноги победителям и побежденным, врагам и друзьям, под ноги случайным прохожим, остолбенело глядевшим на нас и не понимавшим, в чем дело, свое оружие и знамена. Мы смеялись и втаптывали в грязь наше оружие и знамена и тут же бросались подбирать их, чтобы начать все сначала. «Да здравствует Италия!» – кричала воодушевленная, добрая и шумная, ликующая и веселая итальянская толпа. Все – мужчины, женщины, дети – были опьянены ликованием, все хлопали в ладоши и кричали: «Бис! Браво! Бис!» – а мы, потные, усталые и запыхавшиеся, со сверкавшими мужеством и гордостью глазами, с освещенными патриотизмом лицами поистине героически швыряли в грязь наше оружие и наши знамена под ноги победителям и побежденным и сразу спешили подобрать их, чтобы начать все сначала.
То было великолепнейшее, назабываемое празднество. За все три года войны мы никогда так не веселились. К вечеру все смертельно устали, челюсти сводило от смеха, но все были горды сознанием выполненного долга. Отвеселившись, мы выстроились в колонны и без оружия и без знамен направились к новым полям сражений, чтобы вместе с союзниками выиграть ту самую войну, которую проиграли вместе с немцами. Мы шли маршем с песнями, с высоко поднятой головой, гордые тем, что показали народам Европы, что нет, наверное, другого способа выиграть войну, кроме как геройски бросить собственное оружие и знамена в грязь под ноги первому встречному.
III
«Парики»
Я впервые испугался, что подхватил заразу, что и меня отметила чума, когда мы с Джимми пошли к торговцу «париками». Я почувствовал себя униженным мерзкой болезнью, поразившей людей в самой заветной и чувствительной для каждого итальянца области, в области гениталий, которые имели огромное значение в жизни латинских народов и особенно итальянского на протяжении всей его истории. Истинное знамя Италии – не трехцветное полотнище, а половые органы, мужской член. И весь патриотизм итальянского народа там, ниже лобка. Честь, мораль, католическая религия, культ семьи – все это сосредоточено там, между ног, в мужских гениталиях, которые в Италии очень красивы и достойны славных традиций нашей древней цивилизации. И едва я переступил порог лавки «париков», как почувствовал, что чума уязвила мою гордость, затронув сферу, воплощающую для всякого итальянца единственно настоящую Италию. Торговец «париками» держал свою лавку недалеко от Чеппо-ди-Форчеллы, самого глухого и нищего квартала Неаполя.
– Вы все здесь, в Европе, друзья-приятели, – говорил мне Джимми, когда мы пробирались по лабиринту переулков у Пьяцца Оливелла.
– Европа – родина мужчины, – говорил я. – Только здесь рождаются настоящие мужчины.
– Мужчины? Это вы-то мужчины? – говорил Джимми, смеясь и хлопая себя по бедрам.
– Да, Джимми, в мире нет более благородных мужчин, чем те, что рождены в Европе.
– Банда продажных ублюдков, вот кто вы такие, – отвечал Джимми.
– Мы чудесный побежденный народ, Джимми.
– A lot of dirty bastards[98], – говорил Джимми, – в сущности, вы довольны, что проиграли войну, не так ли?
– Ты прав, Джимми, это настоящая удача для нас – проиграть войну. Вот только нас беспокоит, что теперь нам придется управлять миром. Ведь побежденные всегда правят миром, таков итог любой войны. Побежденные несут цивилизацию победителям.
– What? Что? Не собираетесь ли вы нести цивилизацию в Америку? – Джимми зло посмотрел на меня.
– Именно так, Джимми. Ведь и Афинам пришлось нести цивилизацию римлянам, едва они удостоились чести быть захваченными Римом.
– The hell with your Athens, the hell with your Rome![99]
Он шел по грязным переулкам среди нищего плебса с элегантностью и непринужденностью, свойственными только американцам. Нет никого на этой земле, кто умел бы двигаться с такой же свободной, улыбающейся легкостью среди обездоленного, грязного и голодного люда. И это не признак бесчувственности, это – признак оптимизма и вместе с тем невинности. Американцы не циники, они – оптимисты. А оптимизм сам по себе – признак невинности. Кто не делает зла, не думает о нем, тот приходит не то чтобы к отрицанию существования зла, но отказывается верить в его фатальность, отказывается признать его неизбежность и неискоренимость.
Американцы думают, что нищету, голод, страдание – все можно превозмочь, что можно излечиться от нищеты, голода и страдания, что существует средство от всякого зла. Они не верят, что зло неизлечимо. Хотя по многим статьям американцы – самый христианский народ в мире, они не знают, что не будь зла, не было бы и Христа. No love no nothing[100]. Нет зла – нет и Христа. Чем меньше зла в мире – тем меньше Христа. Американцы – добрые люди. Перед лицом нищеты, голода, бед их первое инстинктивное движение – помочь тем, кто страдает от голода, нищеты и бед. И нет в мире другого народа с таким сильным, чистым и искренним чувством человеческой солидарности. Но Христос ждет от людей сострадания, а не солидарности. Солидарность – чувство не христианское.
