И тут она увидела приближающегося Саймона Деррингтона.
Он остановился возле ее столика и сказал:
— Я заметил, что вы одна, но все никак не мог подойти к вам. — Он присел. — А что случилось с той собакой? Я все хотел вас спросить.
— А… Болтер? — Мэнди улыбнулась с искренним облегчением.
Саймон был очень рад, что интуиция, подсказывавшая ему подойти к Мэнди сейчас, не обманула его. Бедная девочка чувствует себя как дурнушка на танцах, которую никто не приглашает, пока ее кавалер веселится с Вирджинией Рандт.
— Вчера я получила письмо от жены смотрителя, — ответила она. — Все оказалась так, как я подозревала… это она посадила бедную Болтер в машину. Если читать между строк, можно понять, что она опасалась, как бы ее муж не стал обижать бедное животное. Он довольно жестокий тип, — мрачно прибавила Мэнди.
Саймон громко расхохотался, и она вдруг подумала, что впервые слышит, как он смеется. Она не поняла, что такого смешного сказала, но тот не стал объяснять, а, поднявшись, спросил:
— Вы останетесь, пока я не выпровожу гостей? Я хотел вам кое-что показать.
— О, большое спасибо. Только… — заколебалась Мэнди.
— Если вас беспокоит ваш друг, то я видел, как они вместе с Вирджинией ушли в сторону дома Рандтов.
— Ах… ах вот как, — немного заикаясь, пробормотала она и прибавила с легким вызовом: — Я и не думала о нем беспокоиться. С какой стати?
В непроницаемых серых глазах мелькнул лукавый огонек.
— Действительно, с какой стати? — И, повернувшись, Саймон пошел впереди нее к дому.
Она заторопилась, стараясь не отставать. Ей хотелось, чтобы Робин поскорее вернулся. Мэнди была поражена тем, что он мог так запросто взять и уйти с приема, оставив ее одну.
Пока Саймон Деррингтон прощался с последними гостями, она скользнула в открытую дверь с террасы в тесноватую, скромно обставленную гостиную с отполированной до блеска мебелью темного дерева и кружевными салфетками под каждой вазочкой. Образ хозяина дома никак не вязался с этой обстановкой, мельком отметила Мэнди, и взяла иллюстрированный журнал. Через несколько минут Саймон вошел в гостиную, потирая руки.
— Ну вот, я исполнил свой долг, по-моему, все очень неплохо провели время, — улыбнулся он. — А теперь, если вам интересно, я хочу показать вам мои розы.
— Розы? В начале мая?
— О, они еще не цветут. Я из тех зануд, что без конца водят людей по саду и говорят: «Вот здесь будет чудесно через пару недель» или «Как жаль, что вы не видели, как здесь все цвело в прошлом месяце». Так что, если пойдете со мной, я покажу вам, что будет.
Мэнди рассмеялась. Сегодня он был не такой колючий, как всегда, даже казался вполне человечным и милым.
— Рискну, пожалуй, — сказала она.
Саймон кинул взгляд на ее легкие босоножки и предложил:
— Может быть, поедем осмотрим сад на машине? Или вы готовы пешком пройти через парк?
— Пешком, конечно, — попросила Мэнди. — Босоножки у меня крепкие, должны выдержать. Другие я и не покупаю.
Тропинка в траве вела в противоположную сторону от Уиллоумед. По дороге Саймон показал ей верхние башенки старого дома, видневшиеся за ветвями.
— Когда я решил продать «Фэарингз»… вернее, когда я понял, что мне не на что его больше содержать… я поставил условие, чтобы старинный розарий остался в моем распоряжении. Моя мать очень его любила, и сад всегда содержался в образцовом порядке. Я тоже за ним ухаживаю, устраиваю там выставки и развожу новые сорта. А коммерческая плантация — там, дальше, за усадьбой. Сначала осмотрим ее. Обещаю не заставлять вас рассматривать каждый куст.
Они подошли к тисовой изгороди, и он открыл перед Мэнди калитку. Все поле, насколько хватало глаз, было усажено низкими кустами, ряд за рядом, — целые тысячи. На них только пробивались листочки.
— Пока еще не так впечатляет, — раздался у нее за спиной голос Саймона Деррингтона. — Это все поздние сорта. Эти цветы мы будем поставлять покупателям только осенью.
— Я даже не могла представить такого огромного поля. — Мэнди не могла оторвать глаз от посадок. — Но… они что, все будут цвести?
— О да, позже у каждого куста появится один или два бутона. Наши покупатели часто сами приезжают и выбирают цветы, какие им понравятся.
Девушка вздохнула:
— Как мне хотелось бы увидеть все это поле в цвету.
— За чем же дело стало? Ах да, вы же говорили, что скоро отплываете в Африку, я прав?
Они уже вернулись к калитке и теперь входили в ограду розария. Саймон открыл другую калитку, и Мэнди прошла внутрь.
— Нет, мы никуда не едем, — ответила она. — Наши планы… изменились.
Она помолчала, надеясь, что ей не придется начинать подробные объяснения. К ее облегчению, сэр Саймон только вежливо откликнулся:
— Ясно, — и стал рассказывать про две розовые клумбы, устроенные несколько поодаль от остальных в дальнем конце сада.
— А вот теперь я стану страшным занудой, — предупредил он. — Здесь моя радость и надежда. Короче, эти кусты — моя новая роза.
— Новая роза? Вы хотите сказать, что сами вывели новый сорт?
Он улыбнулся:
— Да, выведение гибридов — самое увлекательное, но и самое рискованное занятие в нашем деле. Это невероятная удача, если получится вывести абсолютно новую разновидность, которую можно назвать по-своему, и это меня больше всего и привлекает. Я даже надеюсь стать когда-нибудь настоящим селекционером, таким, как Макгриди, или Кордес, или Шарль Маллерэн. Но это задача всей жизни. А тем временем мне и так неслыханно повезло, что за восемь лет удалось вывести вот этот, вполне приличный, сорт.
Мэнди воскликнула восхищенно:
— Да, потрясающе! Я и понятия не имела… Вернее, я читала, конечно, о розах, но не знала, что так много времени уходит на выведение сорта. Для этого требуется огромное терпение.
Он засмеялся:
— От ваших слов я почувствовал себя стариком. В молодости мы все так нетерпеливы. Правда?
Они еще немного походили по розарию, потом Саймон сказал, что покажет ей короткий путь через поля обратно к Уиллоумед.
Когда они дошли до вершины холма, Мэнди остановилась и огляделась: от красоты открывшегося вида захватывало дух. Земля полого спускалась перед ними, вдали в лучах закатного солнца полыхали оранжевым и пурпурным вересковые холмы, местами перемежаясь золотисто-шафрановыми всполохами.
— Как красиво, — вздохнула она. — Кажется, я никогда еще не видела закат солнца в холмах.
Девушку вдруг охватил подъем, но никакими словами невозможно было передать ее эмоции. Ее спутник молчал, но Мэнди чувствовала на себе его взгляд. Наконец Саймон произнес:
