Молли морщится. Вглядывается в созданные карандашом знакомые контуры лаборатории. Насосы вынесены на первый план. Они закачивают в тело Кузы темную жидкость, которая должна быть голубой, если бы не черно-белый рисунок. И Кауфман. Он стоит рядом с Кузой и держит ее за руку. Следующий рисунок – слезы. Крупные слезы из темных глаз. Следующий – Кауфман. Все еще влюбленный, но уже начинающий полнеть. Следующий – Куза. Она рисует себя беременной. Стоит у окна и поддерживает руками большой живот. У окна, в котором отражается лицо Кауфмана.
Молли перекладывает эти рисунки, и время словно оживает у нее перед глазами. Оно переливается старыми листами, искрится неровными линиями. И статуя… Та самая статуя, которую Молли видела у Кауфмана, статуя беременной женщины без лица. Теперь Молли видит, как она рождается на рисунках. На рисунках Кузы, которая рисует себя. Рисует свои надежды. Свои мечты. Она стоит у окна, поддерживая живот, а отраженное на стеклянной глади лицо Кауфмана искривляется, утрачивает былое очарование. Любовь умирает. Умирает в нем вместе с его красотой. И его лицо становится тем лицом, которое Молли уже знает. И Куза. Чем меньше прежних черт остается в лице Кауфмана, тем отчаяннее она пытается подчеркнуть свою беременность. Одежда становится более дерзкой и открытой. Сначала обнажается живот. Затем наполненная молоком грудь. Все призвано подчеркнуть скорое появление ребенка на свет. Таковы ее мечты. Таковы ее надежды.
Но мечты умирают вместе с умирающим лицом Кауфмана. Остаются только надежды, которые отражаются на холстах нагромождением жирных мазков. Куза забирает у рисунков свое лицо. Становится безликой. Плачет без слез. Кричит без звуков. Но надежды обречены остаться надеждами. И следом за лицом Куза отбирает у рисунков свою женственность. Лишает форм гениталии, оставляя темное пятно. И женщина у окна уже не Куза – это ее дикий, отчаянный крик в холеное, улыбающиеся лицо Кауфмана. Любовь становится ненавистью. Надежды – безумием. И Куза бежит от них. Прячется в своей безликости и бесполости. Она больше не хочет быть Кузой. Той Кузой, которую так долго рисовала на этих страницах. И лицо Кауфмана растворяется на стеклянной глади окна. Перестает существовать. Они больше не хотят надеяться. Не хотят любить. Не хотят вспоминать. Они – безликие, бесполые существа, обреченные на вечность.
Глава двадцать пятая
Купидон приходит каждые два дня в обед. Купидон, которого присылает Кауфман. Его собственность. Его способ сбежать от воспоминаний. Молли смотрит на мальчика. Предлагает ему войти.
– Не бойся, – она берет его за руку и отводит в патио. – Хочу показать тебе кое-что. – Молли чувствует, как он дрожит. – Не бойся! – смеется она. – Обещаю, что не причиню тебе зла.
– Зла? – он смотрит на ее грудь. А может быть, просто стоит потупив взгляд? Маленький затравленный зверек, верный своему хозяину.
– Сядь, – Молли подвигает к столу под пальмой еще один шезлонг. Достает коробку с рисунками Кузы. Показывает их купидону. – Нравится? – спрашивает, выкладывая на стол рисунок молодого Кауфмана. Он смотрит на него и качает головой. – А по-моему, очень даже ничего, – Молли осторожно перекладывает листы, не желая нарушать их последовательность. – Вот еще один. Разве тебе не нравится?
– Нет.
– Почему?
– Он отвратителен.
– Отвратителен? – Молли смотрит то на купидона, то на рисунок, пытаясь понять, что раздражает ее сильнее: лицо, которого больше нет, или мальчик, который не хочет, чтобы оно появилось вновь. – Убирайся! – кричит на него Молли.
Купидон вздрагивает. Вскакивает на ноги и пятится к выходу. Молли возвращается в мастерскую. Работает, ожидая, когда пройдут еще два дня. Открывает дверь и снова отводит купидона в патио. Показывает ему листы с изображением Кузы, где они с Кауфманом вместе. Обнимают друг друга, целуют.
– Они любили друг друга, – говорит она мальчику.
Она напрягается, заставляя себя не кривиться от отвращения.
– Твой хозяин любил эту женщину. А она… Она любила его, – Молли показывает рисунки беременной Кузы. – Видишь, о чем они мечтали?
Она раскладывает рисунки в хронологическом порядке один на другой. Видит, как оживляется купидон, замечая изменения в лице Кауфмана. Оттаивает. Даже улыбается.
– А вот это уже отвратительно! – говорит Молли.
Он вздрагивает.
– И вот это! – Молли нервно выкладывает на стол рисунки. – Ты понимаешь? – она нависает над купидоном.
Он заворожено смотрит на рисунок, где изображена безликая фигура Кузы с мужскими гениталиями между ног.
– Тебя она нравится?
– Да, – купидон протягивает руку. Касается пальцами рисунка. – Проваливай! – сдается Молли. – Уходи!
Она толкает его в спину, подгоняя к выходу. Запирается в мастерской и не выходит, давая посыльному указания оставлять еду у входа. Ощущение времени пропадает, тонет в работе и мыслях, которые Молли настырно гонит из своей чужой головы. Она бродит по ненужным комнатам, подливая себе вино в бокал. От многообразия картин и скульптур уже начинает тошнить. Хочется выбросить их все. Разбить, сжечь.
Молли закрывает глаза и на ощупь возвращается в мастерскую. Тишина успокаивает. Запах краски и гипса позволяет отвлечься. Она не создает ничего нового. Не работает над чем-то определенным. Она лишь заканчивает то, что начала Куза. Заканчивает так, как этого хочется ей, как это видит она.
– Постой! – кричит купидону. Смотрит на него. Пытается вспомнить, когда видела его в последний раз. Пытается вспомнить, когда вообще видела людей. – Пообедай со мной.
– Что?
– Просто посиди за одним столом.
Молли велит ему отнести продукты во внутренний дворик. Идет на кухню. Открывает две бутылки вина. Сидит за столом и приказывает купидону пить вместе с ней. Его бледные щеки краснеют. Голубые глаза то и дело скашиваются к рисунку, который Молли оставила на столе. Рисунку Кузы с беременной женщиной. Купидон смотрит на мужские гениталии между ее ног. Снова и снова.
– Пей еще, – говорит Молли.
Он вздрагивает, но не отказывается. Боится отказывать.
– Ты когда-нибудь трогал женщин? – спрашивает Молли.
Купидон качает головой, фальшиво скрывая отвращение.
– Но тебе нравится этот рисунок?
Он кивает.
– На самом деле все совсем не так, – Молли подходит к нему. Берет за руку. – На самом деле все намного лучше, – она сжимает его подбородок. Заставляет посмотреть ей в глаза. – Потрогай меня.
Он напрягается. Молли сжимает коленями его руку.
– Выше, – она раздвигает ноги.
Купидон дрожит, поднимаясь по внутренней поверхности женских бедер.
– Выше! – Молли старается не повышать голос. Не пугать его. – Нравится?
Он отрицательно качает головой.
