— Да. Пусть оценщики решат, сколько она стоит, и я соберу нужную сумму. Продайте мне ее, Рейчел. Позвольте мне владеть «Сердцем ковбоя». Ведь для вас это ранчо ничего не значит.
Новый шквал вопросов обрушился на нее, но она сдержалась и лишь сказала:
— Я не могу ответить вам прямо сейчас. Мне нужно подумать об этом хотя бы немного.
— Но вы подумаете?
Она кивнула.
— Да, обещаю вам.
— И дадите мне знать, когда решите?
— Да, разумеется.
Чувствуя, что Джастин наблюдает за ней, Рейчел сделала глубокий вдох и потянулась к дверной ручке.
— Может быть, если ранчо будет целиком принадлежать вам, вы станете менее скрытным, — подумала она вслух.
— Может быть, — мягко согласился он.
Рейчел резко повернулась к нему.
— Это мое условие, Джастин. Если я позволю вам выкупить мою долю, я должна буду знать о Ричарде все, что знаете о нем вы, до мельчайших подробностей.
Зрачки его сузились.
— Вы действительно любили его?
Она не ждала такого вопроса и смутилась.
— Странное любопытство… Это имеет для вас значение?
Лицо Джастина застыло.
— Вы молоды, красивы, умны. Мне трудно понять, что вы на самом деле любили старика.
— Он не был стариком! Да, Ричард действительно был намного старше меня, но он был активным, энергичным человеком. Почему вы все время говорите о нем так, словно он был развалиной? — Глаза ее сверкнули.
— Он был хорошим любовником?
— Бог мой! — ахнула Рейчел. — Неужели вы думаете, что я стану обсуждать это с вами?
Губы Джастина сложились в циничную усмешку, потемневшие глаза вспыхнули страстью. Он неожиданно шагнул к ней и, прежде чем она успела отреагировать, привлек к себе, обхватив стальными руками.
— Ну так хорошим? — повторил он, заставив ее откинуть голову назад и глядя ей прямо в глаза.
Какое-то безумие овладело им, и он уже не мог остановиться. Ему хотелось услышать, как она скажет, что не любила Ричарда Браннера. Ему необходимо было услышать это.
Она тяжело дышала, хватая ртом воздух, и при каждом вдохе ее груди упирались в его голую грудь. Она чувствовала, как что-то горячее поднимается из глубин ее существа, и это было желание, разбуженное им той ночью. Зрачки его превратились в алмазные точки, пронизывающие ее, требующие ответа. Он еще теснее прижал ее к себе, и она задохнулась, почувствовав тугую и горячую плоть, обжигающую ее даже сквозь одежду.
— Так вы любили его? — настойчиво шептал Джастин. Он поднял голову и крепко зажмурился, боль исказила его лицо. — Зачем вы только приехали сюда? — пробормотал он.
Рейчел видела, как мучительно он борется со своим желанием. Но почему? Он так крепко держал ее, что она не могла пошевелиться. Она видела, что он не в силах отпустить ее и в то же время отчаянно пытается побороть в себе этот порыв.
— Джастин, что с вами?
— О господи, — простонал он. Его губы коснулись ее волос. — Я так хочу тебя, — прошептал он сдавленным голосом. — Мне нужно было уехать, я не должен был это допустить, не должен был… Ну почему ты осталась?
— Я уже сказала почему, — ответила она мягко. Волосы у него на груди щекотали ей щеку, и она придвинулась, чтобы полнее ощутить их прикосновение, от которого по ее позвоночнику пробежала волна дрожи. Ей хотелось положить конец его страданиям, и она прижалась к нему, чувствуя острую, безумную радость оттого, что нужна ему. — Я улетаю утром, — прошептала она и поняла, что именно это и терзает ее сердце, тающее в объятиях Джастина.
— Рейчел… — Голос его стал сдавленным, приглушенным. — Это неправильно… — он слегка отодвинул ее от себя и взял за подбородок, чтобы видеть ее лицо, — но я хочу поцеловать тебя.
Его губы прижались к ее губам. Поцелуй разметал все преграды, которые отделяли их друг от друга, и взрыв безумной страсти поглотил обоих.
Она чувствовала, что он раздевает ее, но ее глаза оставались закрытыми. Халат был отброшен в сторону, бретельки ночной рубашки соскользнули с плеч.
— Боже, как ты прекрасна, — горячо шептал он, осыпая ласками ее грудь, живот, бедра.
Ничто — ни прошлое, ни будущее — не имело сейчас значения для Рейчел, остался только этот миг безумной, всепоглощающей страсти, захвативший их обоих, словно гроза в знойный день. Рейчел поняла, что с самых первых минут их встречи желала Джастина Холдейна. Желала, даже не пытаясь привести это желание в согласие со своими жизненными принципами. Никогда еще она не встречала мужчину, который имел бы над ней такую власть… Обвив руками его шею, она притянула его к себе.
— Люби меня, Джас! Пожалуйста, люби меня! — горячо взмолилась она.
Он издал стон и прильнул к ее губам. Потом приподнял за ягодицы. Она часто задышала, когда ее обнаженные груди потерлись о крепкие мышцы его груди.
— Я чувствую себя распутной, — прошептала она, — но у меня все дрожит внутри, так хочется прикоснуться к тебе… познать тебя.
Он тут же взял ее руку и провел ею по всей длине своей набухшей плоти.
— Прикоснись… — услышала она его неровный, чуть дрожащий голос.
Внутри нее все нарастало безумное пульсирующее желание. Не отрываясь от его глаз, она встала на колени, лаская пальцами бархатную плоть. Жар опалил ее кожу. Глаза Джастина напоминали стоячие озера — глубокие и загадочные.
Она обхватила его член. И глаза в истоме закрылись. Рейчел медленно поглаживала горячую, как огонь, и гладкую, как полированное дерево, кожу.
— Бог мой! — прошептал он и зарылся руками в ее волосы. Его бедра начали раскачиваться в такт ее ласкающим движениям. — Что ты со мной делаешь, женщина?! — Голос его был похож на отдаленные раскаты грома.
Он убрал ее руку и помотал головой, пытаясь отогнать головокружение.
Потом снова уложил ее на спину и, легонько куснув за колено, прошелся языком по нежной коже под ним. Его губы покрывали то поцелуями, то укусами внутреннюю поверхность ее ноги. Пальцы зарылись в шелковистые волоски на мягком бугорке между бедрами.
Она содрогнулась и подняла колено, как бы защищаясь от него. Он приник губами к женственной припухлости между ее ног. Рейчел задохнулась и положила трясущуюся руку ему на голову.
— Рейчел, — шептал он прямо в ее лоно, поглаживая живот, затем нашел языком источник ее наслаждения.
— О, Джас!
Ее пальцы напряглись у него в волосах. Под его рукой неистово вздымался ее живот.
— Прошу тебя, Джастин… — Ее плоть устремилась навстречу его языку. — Что… ох!
Слова переходили в долгий мучительный стон по мере того, как приближался миг высшего блаженства. Она извивалась и стонала все громче. Подавляемая страсть наконец нашла выход, все тело, вся ее душа жаждали освобождения.
