— Невероятно, — продолжал он разговаривать сам с собой. — Странная двойственность ощущений. Мне хочется излечиться от этого безумия, но одновременно и сохранить его…
Шофер-японец с удивлением взглянул на него в зеркало, не понимая, с кем может вести беседу пассажир, если кроме них двоих в машине никого больше нет.
— Господин что-то сказал? — поинтересовался он у Николаса.
— Вовсе нет. Вам послышалось.
Подобное внимание со стороны водителя несколько смутило Николаса, и весь путь от Акасаки до Раппонги он старательно контролировал себя…
Две встречи в посольстве, телефонный разговор с министром в Лондоне и еще великое множество неотложных дел помогли ему не думать о Песчаном Лотосе в течение оставшегося дня. Зато вечером, когда Николас оказался предоставленным самому себе, мысли о прекрасной гейше вновь принялись одолевать его.
Что же делать? — недоумевал он, расхаживая по комнатам с самым озабоченным видом. Женщины нравились мне всегда, я влюблялся, в меня влюблялись, но терять голову… Нет, это невыносимо! Я же видел прекрасную Лотос всего пару раз! Не может ведь и в самом деле то, что я испытываю к ней, быть любовью?.. Одержимость!
Николас обрадованно замер на месте. Найденное им определение для своих чувств к красавице гейше вернуло ему утраченное было спокойствие. Когда знаешь, что за болезнь поразила тебя, бороться с ней намного легче. А он теперь знал. Однако…
Однако одержимость — это ослепление страстью, неподдающееся контролю разума вожделение, продолжил рассуждать Николас. Когда нельзя объяснить себе, почему тебя со страшной силой влечет именно к этому человеку… А ведь мне прекрасно известно, чем так манит меня Лотос. Я пленен ее женственностью, тактичностью, умом, который она не демонстрирует, как нувориш свои многотысячные бриллианты…
Николас вновь принялся мерить шагами комнаты: сперва гостиную, затем кабинет, спальню и в обратном порядке…
А еще той грацией, с которой она двигается, мелодичностью голоса, улыбкой, словно роза расцветающей в то время, когда радость касается сердца… Лотос… Песчаный Лотос — действительно редкость. Теперь мне понятно значение ее имени.
Остановившись у окна гостиной, Николас задумчиво посмотрел на звездное небо, глубоко вздохнул и с улыбкой произнес:
— Бежать некуда. Я влюблен в тебя, Песчаный Лотос…
— Я ненавижу Николаса Ридли, — еще раз с нажимом на каждом слове произнесла Лаванда, как будто пыталась убедить себя в том, что именно ненависть испытывает к нему.
Она уже подготовилась с помощью Итисудзу к очередной встрече с Николасом в образе Песчаного Лотоса и теперь ожидала его на террасе чайного павильона.
Нервно барабаня пальцами по перилам, Лаванда думала о том, что ей скажет Ридли, когда придет. Каковы будут его дальнейшие действия?
Откровенно говоря, она уже не единожды пожалела, что ввязалась в эту авантюру с пари. При встречах с Ридли ей — и как Лаванде, и как Песчаному Лотосу — приходилось балансировать словно на острие бритвы, опасаясь выдать чем-либо себя. Не раз ее посещала мысль бросить все и вернуться домой, в Англию, но она не могла допустить, чтобы Синтия Бойль торжествовала.
— Я должна это сделать, — произнесла Лаванда, сжимая пальцы в кулак и ударяя им по деревянным перилам. — У меня все обязательно получится.
Звук приближающихся шагов оповестил ее о том, что верный обещанию Николас Ридли прибыл на свидание. Лаванда придала лицу приветливое выражение и приготовилась к встрече.
Он возник перед ней с такой искренней улыбкой, что она на мгновение усомнилась в своей неприязни к нему. Трудно ненавидеть человека, если тот прекрасен, как Николас Ридли.
Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зелень сада, золотили его светлые волосы. Модные брюки обтягивали узкие бедра, практически не оставляя места для воображения, а тонкая ткань батистовой рубашки позволяла оценить налитые силой мышцы спортивного тела.
— Здравствуйте, Песчаный Лотос, — произнес Николас, подходя к Лаванде и беря ее за руки. — Если бы вы знали, как нетерпеливо считал я минуты в ожидании нашей встречи, а они тянулись так медленно! Но я не сетую, вовсе нет. Томительное ожидание стоило того, чтобы увидеть вас, мой пустынный цветок. А вы думали обо мне?
— Европейские мужчины все такие скорые на подобные признания? — Лаванда-Лотос тактично ушла от ответа на его вопрос. Ситуация развивалась слишком стремительно, и она старалась быть начеку.
— Не стану говорить за всех, — промолвил Николас, делая шаг и оказываясь так близко к Лаванде, что его дыхание касалось ее виска. — Лишь одно могу утверждать с полной уверенностью: еще ни одна женщина не волновала меня так, как вы, Лотос. Я опьянен вами, как зеленый куст весенним солнцем. Вы рядом, и мне хочется смеяться, петь, танцевать…
— Вы считаете, это любовь? — спросила Лаванда, опаляя Николаса изумрудными искрами глаз. Она затаила дыхание в ожидании признания, ради которого и затевалось все это переодевание.
— Не знаю, что это, моя прекрасная Лотос, но чувство, владеющее мной, столь удивительно и приятно, что мне хочется продлить его как можно дольше.
— Я всегда полагала, что в подобных случаях требуется взаимность, — медленно произнесла Лаванда, скрывая взгляд под пушистыми ресницами. — Я боюсь довериться вам.
Она отняла руки у Николаса и, чуть отвернувшись от него, указала на цветущее вблизи дерево.
— Взгляните, как прекрасна эта яблоня. Она завораживает своей красотой сейчас, в период цветения. Позже, когда ее ветви станут клониться к земле, отягощенные плодами, интерес к ней проснется у каждого, кто возжелает вкусить их, а затем… Затем листва осыплется, обнажив ветви, и некогда прекрасное дерево уже не будет радовать глаз прохожих. Я, точно эта яблоня в цвету, маню вас сейчас. Но что будет после, когда ваши чувства вновь станут подчиняться разуму?
Николас слушал ее, и нежность к стоящей перед ним женщине все больше и больше наполняла его сердце. Искренность японки рождала в нем желание близости. Ему хотелось защитить это хрупкое создание от любых напастей, которые могут подстерегать ее.
Он смотрел, как ветер играет с выбившейся из прически Песчаного Лотоса тонкой прядкой волос, темной змейкой вьющейся у виска. И не было для него ничего желаннее в эту минуту, чем прикоснуться к ней губами.
Лаванда чувствовала повисшее в воздухе напряжение, не в силах определить его природу, и все ее существо словно вытянулось в струнку и замерло в ожидании. Что может означать столь долгое молчание Николаса? Неужели она оказалась излишне недоверчивой и он, обнаружив в ней этот изъян, решил отступиться?
Опасаясь, что, если наступившая пауза не будет прервана собеседником, ей придется сделать это самой, Лаванда испытала настоящее облегчение, когда Николас заговорил:
— Понимаю, после рассказов мисс Лир обо мне вам сложно поверить в правдивость моих слов. Но я прошу вас, Песчаный Лотос, дайте мне возможность доказать всю их серьезность!
