За дверьми бог знает кто громко крикнул на весь коридор что-то насчет горячих пончиков и кофе. Джемма испуганно вздрогнула и сделала два привычных шага к столу. Сколько раз она шагала в этом направлении за время своей работы в «Меандре»! Еще осталось шагать чуть меньше четырех месяцев… Она взяла в руки коробочку — та была почти невесомой, как будто некто упаковал воздух и перевязал его роскошным золотистым бантом. Джемма осторожно дернула за ленточку, и бант мягко распустился. Сняв крышку, Джемма опала на выдвинутый стул. Внутри коробочки все оказалось тоже нежно — розовым: розовая влажная подушечка, живая розовая орхидея на ней…
Джемма знала, как называются эти орхидеи — каттлеи Персиваля. Чрезвычайно красивые и ужасно дорогие бестии. Одни из самых прекрасных в тысячеликой вселенной орхидей…
Осознание того, что произошло в кабинете Марка Девитта, пришло к ней, только когда она осталась один на один с собой в своей малюсенькой квартирке. И когда весь мир накрыла тишина. Джемма забилась в кресло с ногами, спрятала лицо в горячих ладонях и просидела пару часов, не двигаясь.
Да, она совершила страшную глупость. Наиболее страшную из всех тех многочисленных глупостей, которые совершала до этого вечера. Однако ж самое ужасное заключалось в том, что она ни капли в совершенном не раскаивалась. Внутри нее все ликовало.
Она отдалась тому, кого желала.
И на месте Девитта никого другого быть не могло. Всю свою жизнь Джемма ждала только его — Марка Девитта.
Мысленно она называла его по имени, но вслух на подобное действо не решится ни за что. Она не дурочка и не думает, что ее пресыщенный божественными леди босс воспылал к ней большой любовью. Она умеет различать любовь и обычное физиологичное желание. И не станет надеяться на взаимность.
А то, что он ей орхидеи потом дарит, так это просто боится, что она побежит в полицию. Одно ее слово, и его безупречная репутация будет замарана на веки вечные. Для него это будет означать конец всему.
Но ей этого не надо.
И она не сможет объяснить в полиции, как же ей хорошо было во время того «изнасилования» с ее активным участием…
— С добрым утром, мисс Торрел, — поздоровался коммутатор хрипловатым голосом.
— С добрым утром, — машинально отозвалась Джемма, едва не выронив от неожиданности орхидею из рук.
— Мисс Торрел, вам известно, каким образом получаются дети? — осведомился коммутатор после паузы.
Джемма все-таки выронила орхидею, в ужасе уставившись на аппарат. Уж не спятил ли он там?
— Более-менее, — ответила она, заикаясь.
— Так более или менее? — коммутатор проявил настойчивость, граничащую с мягкой агрессией.
— Скорее более, чем менее.
— Хорошо, — усмехнулся коммутатор. — Если вы вдруг в один прекрасный день почувствуете, что с вами что-то не так, прежде чем совершать фатальные глупости, дайте мне об этом знать немедленно. Это просьба… Джемма.
Джемма сползла по стулу вниз…
…Девитт отключил коммутатор и устало откинулся к кресле. Он всю ночь ждал, когда раздастся звонок из полиции. Он не боялся этого звонка. Он был к нему готов. И сам бы протянул руки, чтобы на них сомкнулись наручники. Марк осознавал свою вину. Однако совершенно не знал, что сможет сказать на суде в свое оправдание.
Он скажет, что не жалеет о свершившемся. Что он желает эту синеглазую ведьмочку не столько телом — сердцем. Впервые в жизни женщина интересна ему не с точки зрения физиологии. Он желает ее и будет желать, потому что в ней имеется нечто такое, от чего он сходит с ума. Однако если он начнет говорить о необратимых биохимических реакциях в мозгу, его сочтут невменяемым. Назовут маньяком и упрячут в психушку на принудительное лечение.
А в психушке его не вылечат. Его может излечить только мисс Торрел.
Его Джемма.
Его…
А на рассвете, так и не дождавшись звонка из полиции (может быть, он случится поздним утром), Марк вышел из дома, сел в машину и бесцельно катался по просыпающемуся городу. Случайно заметил круглосуточно открытый магазинчик цветов, зашел туда и купил орхидею. Потому, что эта орхидея очень напоминала ему саму Джемму — такая же экзотически-прекрасная, хрупкая и фантастическая.
…Джемма бессильно опустила чашечку с кофе на стол, расплескав ароматную жидкость. Аппетита не было совершенно. Мысль о том, что ей придется смотреть в глаза Девитту, лишала остатков здравомыслия. Страх грыз мозг изнутри, как крохотный прожорливый жучок.
Ониксовые глаза…
Она боялась увидеть в них свой приговор, который легко укладывался в одно — единственное убийственное слово — шлюха.
Джемма издала вздох, похожий на стон. Оттягивать более визит к боссу смысла не было: он ждет отчет по затратам прошедшего благотворительного вечера. Уже часа два как ждет.
На удивление покорно.
На ее вежливый стук Девитт крикнул привычное «Входите». И Джемма вошла. И сразу миллион воспоминаний о вчерашнем нахлынули на нее пенной волной. Она едва ими не захлебнулась. Живот свело судорогой. Тело немедленно вспомнило, что вчера оно впервые познало плотские утехи.
Ее глаза метнулись на диван — предательское пятно было прикрыто невесть откуда взявшимся шелковым покрывалом. Густая пурпурная краска, похожая на концентрированный клубничный сироп, воспламенила лицо. Джемма поспешно отвела глаза и немедленно наткнулась мечущимся отчаянным взором на Девитта.
Тот, разумеется, смотрел на нее. Взгляды перехлестнулись, и воздух сгустился до состояния взбитых сливок.
Джемма помнила очень четко, как выглядит Девитт обнаженным. Не хотела помнить, но живописные картинки сами выплывали одна за другой. У него, оказывается, есть шрам на левом предплечье — ровная белая полосочка. А на спине, под лопаткой, — большая круглая родинка, шоколадно-бархатистая. И она даже не подозревала, что у него такая атлетическая фигура. Строгие дорогие костюмы, все превосходно пошитые, надежно скрывали его подлинное телосложение.
Какое ужасное упущение для глаз непосвященных… леди!
— Все в порядке, Джемма?
Джемма чуть не упала от его голоса. Покачнулась на каблуках, и кабинет мотнулся из стороны в сторону перед обезумевшими глазами.
— Д-да-д-да, мистер Девитт, — выдавилось из нее.
Эти два коротких слова получились неприятно липкими, с трудом отодравшимися от немеющего языка.
— Марк.
Что? Она не поняла была вынуждена опять посмотреть в ониксовые глаза, полные запретных тайн.
— Меня зовут Марк, — пояснил Девитт, поднимаясь со своего места. — По-моему, очень даже неплохое имя. И когда мы одни, мне бы хотелось, чтобы ты называла меня по имени.
Лицо у Джеммы болезненно скривилось. Рот съехал куда-то на сторону. Понимает ли Девитт, чего требует?
