— Но в вашем саду что-то росло…
— Росло, ага, моя мать росла, — фыркнула Лилька. — Бабушка не выполола, пропустила… сорняк.
— Да ну тебя. Ты такая злая сегодня, — Евгения поглубже надвинула шляпу.
Но Лилька не могла остановиться:
— Тебя выпустили в этот мир не голой, как меня. Беги, Лилька! Беги! Но спасибо матери, выбрала правильное имя. Оно разрешает мне делать то, чего нельзя другим. — В голосе Лильки угадывалось удовольствие.
— Ты на самом деле веришь, что имя влияет на жизнь человека? — удивилась Евгения. И продолжала примирительно: — Я думала, у нас с тобой игра. В Еву и Лилит…
— Конечно, верю. Подумай сама, если бы мать назвала меня Галиной или Тамарой. Фу, — она поморщилась. — Да, еще небольшое спасибо матушке, что выбрала приличного биологического отца. Не надо всю жизнь прятаться — получилась не кривая, не косая.
— Да ты просто красавица, сама знаешь! — закричала Евгения. — Посмотри на себя! Фигура, рост, цвет кожи, волосы!
— Я не красивая, — покачала головой Лилька. — Я эффектная. Это больше, чем красивая. Просто красивая женщина — кукла. Во мне есть драйв, характер. Я сама знаю, я — Лилит!
Евгения молчала. Она знала: сейчас Лилька не услышит ее. Говорят, что мужчины плохо понимают женские голоса, их тембр. Они с трудом расшифровывают подтекст — просто их мозги устроены иначе. Поэтому они не сразу отвечают на вопросы женщин. Сейчас, похоже, у Лильки похожая непроходимость в мозгах.
— Я разрешила себе думать, как хочу, поступать, как хочу. Романтическая скромность не по мне. Это ты можешь себе ее позволить. Потому что тебе приготовили все — на сейчас и на потом. — Она повернулась к ней всем телом.
Такую грудь, подумала Евгения, можно снимать и печатать в любом мужском журнале. Подписка выросла бы вмиг.
— Ты думаешь, твоя бабушка ездила за границу при социализме не под контролем Лубянки? Смешно!
Евгения не любила, когда подруга говорила с ней вот так. Но смолчала.
А та продолжала:
— Твоя мать совершила невероятное — не выпустила из рук хозяйство, когда многие мужики остались с носом.
Лилька усмехнулась.
— Но все начала бабушка, — заторопилась Евгения. Ее голос звучал растерянно. Она никогда не смотрела на мать со стороны и сейчас — тоже.
— Твоя бабушка начала это дело, потому что ее назначили стать знаменитой. Ей помогала страна, — с пафосом произнесла Лилька и фыркнула. — Странные слова, я понимаю, но это правда. Не веришь? — Она не ждала ответа. Чтобы усилить странность слов, из полузабытой аббревиатуры составила два слова другой жизни, — Цека Капээсэс стояло за ней.
— С какой стати? — искренне изумилась Евгения, — этой высокой исторической организации помогать моей бабушке?
— На самом деле не знаешь? — Лилька сощурила глаза. С бровей стекал пот, она моргала, сбрасывая капли. Ее лицо лоснилось, его цвет — сероватый от пота и света пугал. — Феромоновые приманки нужны были не только норкам.
— Ты думаешь, бабушка или мама продавали их для приворота? — Евгения рассмеялась.
— Нет, я предлагала твоей матери. Я могла бы найти клиентов. Ее приманки круто работают. — Лилька засмеялась так, что круглые груди запрыгали. Она закинула ногу на ногу. Точная поза Лилит из старого журнала, заметила Евгения. Но ничего не сказала. Потом, словно спохватившись, Лилька добавила: — Ты сама видела на тараканах.
Евгения уловила суетливость в голосе — почему? Но Лилька сбила ее с мысли, как и жар, от которого она уже пылала.
— Я видела рекламу — парфюмерно-косметические фабрики добавляют феромоны в кремы, духи и прочие радости. А твоя матушка не хочет на этом зарабатывать. Если бы хотела, тогда даже если рухнет сама ферма, можно быстро отряхнуться и встать на ноги. Понимаешь?
— Мама не пойдет на это. Что обманом начинается, им и кончается. Вот ее принцип. Я — в бассейн. Ты со мной?
— Конечно. — Лилька встала.
Вода охладила тело и разум. Они ныряли, дурачились, как будто все слова, только что сказанные, вывалились из распаренных мозгов. Теперь поры закрылись. Все.
9
Костас прислушался и удивился. Не столько возбужденному голосу тетки Марии — она всегда казалась ему экзальтированной. Самому себе. То, о чем Мария болтала с московскими гостьями, почему-то цепляло его.
— Я кричу ему, ты ошибся? Ты ко мне? — хохотала тетка. — А он нацеливает на меня свою пушку и говорит по-английски: «Да. Тебе нравится?» Сынок, отвечаю, может, у тебя плоховато со зрением? Она — толкаю Елену локтем в бок — она вдвое меня моложе. А он указывает на свой инструмент и отвечает: «Он сам выбирает».
Костас сначала не понял, о чем они, но когда тетка произнесла «нудистский пляж», прислушался.
— Мне расписывали Фалераки как милое местечко. Только забыли предупредить, что за бухтой — нудистский пляж. Приношу извинения, милые дамы. — Костас услышал смех. — Никак не пойму, почему он выбрал меня? Ведь я только договариваюсь с пластическим хирургом насчет того, чтобы чуток омолодиться. Выходит, я зря обрекаю себя на муки?
Костас больше не слушал. Он вышел на веранду. Сладкий запах каприфоли, усыпанной желтыми цветами, накрыл его. Он искал просвет между лианами, чтобы увидеть что-то. Казалось, это что-то там, в перспективе. Ему пришлось потрудиться. Согнувшись, почувствовал, как отозвалась спина. Он летел из Афин от родителей в неудобном кресле. К тому же на коленях держал покупки из дьюти-фри. Он вез коньяк «Метакса», семизвездочный, для теткиного бара и — духи. Он долго выбирал их. Девушка по имени Елена — в Греции полно Елен, он прочел ее имя на бейджике, спросила:
— Вы покупаете для девушки? Для дамы?
— Для дамы, — сказал он.
— Вы хотите ее удивить? — она одарила его протяжным взглядом.
— Именно это я и хочу сделать, — Костас не только принял этот взгляд, он позволил своему устремиться ниже, к груди. Как будто старался прочесть имя на бейджике…
— Тогда — вот. — Девушка взяла с полки коробочку. — Все мужчины — у ее ног, — кокетливо добавила она.
— Вы проверяете на себе? — Он нарочито шумно втянул воздух. Она засмеялась.
— Только не на работе.
Костас засмеялся, поблагодарил, пошел платить, все еще улыбаясь. Милая девушка, но не та… Теперь, вспоминая эту сцену, он наморщил лоб. Здесь что-то есть, особенное. Оно может подвести его… к чему? Он сам не знал.
Костас выпрямился. Небо скрылось из вида, теперь он снова уткнулся глазами и носом в каприфоль. Сладость аромата пропитала воздух, голова слегка кружилась. Лучше вернуться в дом, решил он. Наверное, переутомился, с самого утра сидел за компьютером, готовился к лекции по истории Древней Греции. В этом году ему дали дополнительные часы на первом курсе.
