Клер кивнула, и он пришел в еще больший восторг.
— А моя квартира прямо напротив.
— Не исключено, что вам придется постоянно держать дверь на запоре, — заметила Элизабет, послюнила палец и перелистнула страницу.
— Не слушайте ее, — отмахнулся Дерек, — Несколько лет назад у нас был романчик, и она все никак не может оправиться.
— Чего захотел.
— Кстати, вас еще не приглашали на прогулку по местным пабам?
— Нет.
— Тогда позвольте мне первому. Сегодня вечером, после ужина в трапезной. Начнем с «Крысы с горностаем», а там пройдем по всему кругу до «Бешеной коровы».
Несмотря на то что упоминание крыс с бешеными коровами особенно приятных ассоциаций не вызывало, перспектива экскурсии по пабам Кембриджа, которую наметил Дерек Гудмен, выглядела заманчиво.
— Тут вы немного опоздали с приглашениями, доктор Гудмен, — сказала Элизабет, — Я так понимаю, она уже ангажирована.
— Это правда? — спросил он Клер.
— Я не совсем понимаю, о чем идет… — начала было Клер.
— А разве не Эндрю Кент пригласил вас к нам на работу? — спросила Элизабет, пронизывая ее острым взглядом.
— Да.
— Так он теперь из кожи будет лезть вон, чтобы у вас было все, что пожелаете.
Клер слегка покраснела. Эндрю Кент из кожи вон лезет ради нее? Но с тех пор, как она приехала, он с ней почти не разговаривает, они и поговорили-то всего раз. Что, в конце концов, эта доктор Беннет хочет сказать? И почему ее это так задевает — разве в том, что Эндрю пригласил ее на работу, есть что-то дурное?
Клер вдруг ощутила некую слабость в области живота: неужели Эндрю Кент известен тем, что приглашает на работу женщин, к которым испытывает личный интерес? Она представила себе длинную вереницу молоденьких научных сотрудниц и преподавательниц, в конце которой пристроилась и она — какая жуткая картина, какая страшная мысль! Впрочем, в одном сомневаться не приходится: по всему Кембриджу про нее уже пошли сплетни и пересуды. Или такое всегда происходит с новенькими? Как говорится, «новая рыбка в пруду у всех на виду». В пруду? Ха-ха! Скорей, в аквариуме с акулами.
— Но я почти не знаю доктора Кента, — покачала Клер головой. — Что-то не верится, не очень похоже на то, что вы говорите.
— В таком случае прошу прощения, — сказала Элизабет холодно — сразу стало понятно, что ни о каком прощении она и не помышляет. — Похоже, меня ввели в заблуждение.
— Ну так что, вы свободны сегодня вечером? — снова спросил Дерек.
— Нет, только не сегодня. Сегодня у меня… ммм… есть одно дело.
— Дело? — скептически произнес он.
— Да, дело.
Клер поставила чашку с блюдцем на стойку и посмотрела на часы.
— Господи! Через пятнадцать минут у меня занятие!
Она вышла из комнаты и помчалась по ступенькам вниз, правда, перед этим не забыв улыбнуться обоим, не забыв сказать, что ей было очень приятно познакомиться и прочее.
Дело. Какая глупая отговорка. Разумеется, никакого дела у нее вечером не было.
Какое там дело, если у нее было свидание с Эндрю Кентом.
ГЛАВА 6
4 ноября 1672 года
Анна идет по анфиладе комнат Луизы де Керуаль, выходит в маленькую гостиную и вдруг видит лорда Арлингтона и мадам Северен. Они пьют вино. Как сказать, как объяснить им характер недуга мадемуазель? Она не знает, как деликатно выразить это; может, стоит намекнуть, что новость, которую они ожидают, могла быть гораздо хуже. По крайней мере, она врач и прекрасно понимает разницу между гонореей и куда более опасным ее сородичем, известным под именем «сифилис». Анна видывала больных с симптомами обеих болезней и знает, что ошибиться и поставить неправильный диагноз здесь может даже опытный доктор. Такая ошибка, увы, лишь усугубляет страдания больного, поскольку гонорея и сифилис — болезни совершенно разные и курс лечения, необходимый для одной, не только не помогает, но способствует осложнениям и прочим неприятным последствиям другой болезни. И горе больному гонореей, или, как еще говорят, «почечным истечением» (поскольку давно уже признано, что нездоровые уретральные выделения вырабатываются почками), которому врач-шарлатан или недоучка порекомендует курс лечения сифилиса, то есть лекарства, почти исключительно составленные из препаратов, содержащих ртуть: ртутные примочки, ртутные пилюли, ртутные клизмы, ртутные бани. При лечении же сифилиса лекарства, содержащие этот металл, действительно показали некоторую эффективность, они замедляют развитие болезни, но последствия всегда бывают ужасны: у больного наблюдается обильное слюноотделение, тошнота, понос, почернение десен, расшатывание зубов, выпадение волос, депрессия, истерия и даже умопомешательство. И уж конечно, этот металл нисколько не способствует окончательному излечению сифилиса. Не получив должного отпора, недуг может привести к бесплодию у женщин и к болезненному мочеиспусканию и к воспалению простаты у мужчин и послужить причиной еще больших страданий, нежели в начале болезни. Долгий и дорогостоящий курс лечения сифилиса можно получить в частных клиниках с горячими ваннами или банями, расположенных за пределами Лондона, ведь, несмотря на то, что венерические болезни свирепствуют повсеместно, в любых слоях общества они считаются позорными.
Всякий врач в Лондоне прекрасно знает, что венерическое заболевание заразно, но никто не может даже приблизительно сказать, сколько лондонцев ежегодно умирает от сифилиса или от осложнений после гонореи. Родственники умершего зачастую дают производящему осмотр лицу взятку — как правило, это пожилая женщина, специально нанятая приходом для установления причины смерти прихожанина, — и та просто «не видит» симптомов венерического заболевания на теле умершего человека. И в результате списки умерших, каждую неделю публикуемые приходскими клерками Лондона и предоставляемые в ежемесячном докладе его величеству королю, вместе с умершими от простой лихорадки или чахотки нередко содержат имена покойников, смерть которых наступила от странных, а то и вовсе таинственных причин, таких, например, как «тимпания или вздутие живота», «поднятие светов», «черепные пары» и прочее в том же духе.
Учитель отца Анны, доктор Томас Сайденхем, был один из первых врачей, кто прояснил различия между двумя заболеваниями. Сам Чарльз Брискоу старался лечить эти болезни, сообразуясь с удивительными прозрениями доктора Сайденхема, и, следуя своему учителю, зачастую пренебрегал так называемой гуморальной теорией, но больше доверял своим эмпирическим наблюдениям. Оба врача считали, что причина болезни кроется не в диспропорции жидкостей в организме, как трактовала это гуморальная теория, а в некоем факторе, занесенном извне и активизирующемся в организме больного. А нарушение баланса жидкостей есть не более чем еще один, среди прочих, симптом болезни. Такой отход от традиционной теории древнеримского эскулапа Галена считался спорным, зато давал довольно впечатляющие результаты. Служа многие годы врачом при английском дворе, где царили весьма нестрогие нравы, и отвечая, так сказать, на запросы общества, доктор Брискоу разработал свой метод лечения гонореи, а также изобрел специальную сыворотку; и метод, и рецепт сыворотки он хранил в секрете, но и то и другое пользовалось репутацией надежного средства против болезни. И Анна теперь — единственный человек, который хранит этот секрет.
