— Закройте ему глаза, быстро, нельзя, чтоб он смотрел на вас.
— Предрассудки, — сказал Якоб, закрывая ему глаза.
— Надо помолиться за него, — сказала теща. — Он был хороший человек?
— Мне так кажется, я его мало знал. Он был очень ребячлив и любил розыгрыши. Например, позавчера он высыпал два пакетика перца в зонтик фру Стафф, она чуть не лопнула от чиха, у нее стала такая красная рожа, будто она хорошенько разговелась на Пасху. Но я не думаю, что он поступил так со зла.
Теща сложила руки, закрыла глаза и заговорила:
— Господи, Ты все видишь, Ты видишь и этого мужчину, что лежит здесь. Возьми его в Свое царствие, не по нашему желанию, а по Твоему. Во имя Христа. Аминь.
Якоб вышел и снова сел на лестнице. Ну вот, умер, подумал он. Зачем он полез на это дерево, ведь не мальчишка. Наверняка ему не пошло на пользу, что я пер его вниз, как бы они не повесили вину на меня. Тогда я спрошу их: вы думаете, это было легко? И я волочил его на своем горбу два километра, чтобы уморить?
Старухина дочь вышла и села рядом с ним.
— Отмучился, — сказала она.
— Доктора долго ждать?
— Как получится. У него есть родственники?
— Нет, насколько я знаю. Здесь, по крайней мере. По правде говоря…
— Что?
— Его нужно будет похоронить.
— Конрад идет.
Тот не торопился. Он пылил по дороге, вздымая серые клубы.
— Он умер, — сообщил Якоб.
— Я так и думал. А теща?
— Она говорит, что не вынесет, чтобы он там лежал. Она утверждает, что смерть заразна. Давай перетащим его?
— Я не стану, — сказал Конрад. — Не буду я дотрагиваться до мертвеца: если смерть заразна, значит, заразна. Увидим.
— Тебе бы это понравилось, да?
— Не твое дело.
Он прошел мимо и скрылся в доме.
— Он не то чтобы обожает ее, да?
— Ничего странного, она лежачая, ни на что не годная. Валяется так уже пять лет и проваляется еще пять, самое малое. Она просто-напросто не желает умирать, ни за что. Не так-то это приятно.
Он взглянул на нее:
— Как тебя зовут?
— Роза.
Ой, изумился он, я б ее так не назвал. Очевидно, в день крестин она выглядела иначе. Роза. Так ведь только коров кличут, разве нет?
— Я первый раз слышу такое имя.
— Это все мой отец. Он был помешан на цветах. Мою сестру зовут Ирис. Хочешь посмотреть наш сад?
Следом за ней он обошел вокруг дома и колодца. Цветов почти не было видно среди сорняков.
— А чего ты так на меня смотришь? — спросила она.
— Ничего.
— Нет, скажи.
Роза, подумал он. Вот роза расцвела. All right!
— Из-за тебя я позабыл товарища.
— Роза! — крикнул Конрад.
Они его не видели.
— Роза!
— Теперь не отстанет. Тюфяк тюфяком, но если ему что в башку втемяшится, не успокоится.
— Роза!
— Я вернусь, — сказал Якоб. — В следующее воскресение жди на том конце поля.
Они повернули к дому. Конрад стоял у колодца.
— Я показывала ему сад.
— Он что, садовник?
Ему не ответили. Они различили шум мотора. Потом увидели огромное облако пыли, затем рассмотрели машину. Это была карета «скорой помощи». Она подлетела к самой лестнице. Рядом с шофером сидел мужчина в белом, он стремглав выпрыгнул наружу.
— Он умер, — сказал Якоб.
— Где он?
Они все, и шофер тоже, поспешили в дом, вместе с тещей и покойником набралось семь человек. Каморка не была на это рассчитана.
— Не напирайте! — крикнул мужчина в белом и набросился на тело. Похоже… К сожалению, он мертв.
— Он умер почти час назад, — сообщил Якоб.
— Отлично. Где бы я мог осмотреть его?
Они вышли наружу и стали ждать.
— Вы его заберете? — спросил Конрад шофера.
— Мы возим только больных.
— Он не может лежать тут. Мы его вообще не знаем.
— Послушайте, — сказал Якоб. — Вы обязаны отвезти тело в морг. Родственников у него нет.
— Морг по воскресеньям закрыт.
Они стали ждать доктора.
— Вот, возьмите, — сказал он, помахивая свидетельством о смерти. Якоб взял бумагу. — Насколько я понял, он не здешний. Хотите, мы транспортируем его домой?
— У него нет родственников.
— Но он ведь где-то жил?
— Безусловно. Снимал комнату на улице Эвре Хавнегате.
Они сходили в дом и вынесли его на носилках. Якоб устроился внутри в машине, вместе с Малвином. Роза стояла на крыльце и махала, он махнул в ответ в заднее стекло. Малвин был закрыт простыней. Хоть до дому довезут, подумал Якоб.
Машина остановилась у въезда на Эвре Хавнегате. Шофер выяснил номер, проехал еще сотню метров и затормозил у дома 82. Якоб порылся у Малвина в карманах и нашел ключи. Он жил на третьем этаже, вход со двора. Лестница была крутая и узкая, им пришлось прикрутить его ремнем к носилкам.
— Кто там? — спросил пожилой женский голос. Квартирная хозяйка.
— Это Мартин Хансен, — ответил Якоб. — Он умер.
— Вы, надо надеяться, не собираетесь тащить его сюда?
— Живет он здесь? — сказал шофер. С него лил пот.
— По-вашему, я должна сдавать квартиру трупу?
— Только одну ночь. Морг открывается в восемь утра. Больше его девать некуда.
— Везите в больницу. Куда угодно, только не сюда.
— Он заплатил за свое жилье, верно?
— Но он мертв. Вы не имеете права… я одинокая старая женщина, я с ним одна не останусь.
— Я побуду с ним, — вызвался Якоб.
Они внесли его и положили на кровать. Уходя, шофер забрал простыню и носилки. Якоб нашел в шкафу пиджак и закрыл Малвина по бедра. Хозяйка исчезла. Он сел в старое кресло-качалку спиной к стене. Надо покушать, подумал он, я не ел семь часов. Он вышел в коридор и постучал к хозяйке.
— Я ненадолго выйду поем. Я не ел уже восемь часов.
— Я вас накормлю. Заходите. Я быстро. Садитесь. Нет, не сюда, это место моего покойного мужа, он умер шесть лет назад, хотя был моложе меня, — удар. Видите, вон он, над синей лампой. Он был прекрасный человек, а теперь я одна как перст. Хорошо, пойду принесу вам поесть.
Он сел у окна и посмотрел на улицу. Изредка проедет машина, а так — ни души. Шесть вечера. Хозяйка сновала из кухни в комнату.
