Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Потому что…
…они оборотни, выглядят по-разному для каждого, кто бы на них ни смотрел (Гляди, это же стол с фермы моего дедушки! Боже, это стул, который наш сын делал в подарок на день рождения моей жене, когда в той аварии… стул закончен, да как такое возможно?).
Потому что…
…стол – реинкарнация вашего покойного отца, такой же терпеливый, сильный и надежный, а стул – это же мать, появления которой вы так ждали, но не дождались, – она добрая, понимающая, умеет когда надо утешить.
Разумеется, делать такую мебель столяр не может, но зато живо ее себе представляет и потому долгие годы со все нарастающим ощущением тревоги обитает в пространстве между тем, что он способен создать, и тем, что рисует ему воображение.
Кончается история тем… кто его знает чем?
Она может закончиться тем, что оборванный старик, торговец вразнос никому не нужным хламом, к которому столяр был когда-то добр, дарит ему исполнение желания. Но ничем хорошим это не заканчивается, ведь так? Кого-то из тех, кто садится на его стул или опирается локтями на столешницу его стола, повергают в ужас чудесным образом вызванные воспоминания, другие от усовершенствованных версий своих родителей впадают в ярость, поскольку хочешь не хочешь вынуждены вспоминать, что на самом деле дали им отец с матерью.
Или: после того как желание столяра исполнилось, он принялся воображать мебель, наделенную еще большей магической силой. Может, в его воображении она лечила тяжелые болезни, умела внушать подлинную и прочную любовь? И столяр провел остаток своих дней в поисках старого разносчика, который, надеялся столяр, новым своим заклинанием сделает так, что пресловутые стулья и столы будут не только утешать людей, но и менять их, преображать…
Существует вроде бы закон мифофизики, гласящий, что волшебное исполнение желаний непременно приводит к трагедии.
Как вариант, столяр разочаровался. В этом варианте нет ни разносчика, ни исполненного желания. Все более осознавая, сколь незыблемы границы реального, себя самого столяр ограничивает радостями работы шкуркой и столярным метром – изготовление стула или стола, лишенного волшебных свойств, больше не приносит ему удовлетворения, ибо слишком долго он воображал то, что можно было вообразить и невозможно – сделать. Финал истории: столяр, нищий и злой, осыпает проклятиями бутылку, в которой кончилось вино.
А еще столяр в конце может превратиться в дерево (волею разносчика, ведьмы или бога) и, дожидаясь, пока его срубит другой, молодой столяр, размышлять над тем, перейдет ли какая-то важная часть его существа в столы и стулья, которые из него сделают.
Тайлер никак не придумает окончания, которое бы вполне его устраивало.
Ладно, тогда снова за песню. Еще раз с самого начала.
Войти в ночи в промерзшие чертоги,
Там отыскать тебя на троне изо льда…
Не так уж и плохо, правда? Или слишком сопливо, мол, обычная депрессия прикинулась глубоким чувством? Поди разберись.
Поддавшись постыдному порыву, он включает радио. Посторонний голос сейчас не будет лишним на этой кухне.
Возникает ведущий с поставленным звучным баритоном, способным вещать только правду.
“…такими темпами скоро закончится, поэтому все внимание теперь приковано к Огайо и Пенсильвании…”
Тайлер выключает приемник. Нет, это невозможно. Буш перебил уйму народу и обрушил экономику, но это еще не все. Он к тому же насквозь искусственный – недалекий отпрыск привилегированных протестантов, переделавшийся в прирожденного техасского ковбоя. Сплошное надувательство – вроде сомнительного зелья от облысения, которое коммивояжеры втюхивают провинциалам. Неужели еще кто-то может отправиться голосовать (у них там в Огайо и Пенсильвании, интересно, тоже снег?) с мыслью: давайте вот это все продлится еще на четыре года?
А этот “трон изо льда” не отдает ли подростковой романтикой? Где та грань, за которой от страсти остается лишь наивность?
Тайлер размышляет над словом “осколок”, когда на кухне появляется Бет. Гипсово-бледная, в ночной рубашке, она похожа на викторианскую сомнамбулу.
Тайлер поднимается и идет ей навстречу так, будто она только что вернулась из далекого путешествия.
– Эй, привет! – говорит он, обхватывает рукой ее хрупкие плечи и нежно прижимается лбом к ее лбу.
Она невнятно бормочет что-то радостное. Какое-то время они стоят обнявшись. Это происходит у них каждое утро. Неважно, думает ли Бет при этом о том же, о чем Тайлер, но она явно ценит эти минуты утренней сонной безмолвности. Стоя так в объятьях Тайлера, Бет не произносит ни слова – она то ли знает, то ли интуитивно чувствует, что первые же сказанные слова перенесут их в день, и, хотя они скоро все равно в него перенесутся, они обнимают друг друга не для того, а чтобы помедлить, передохнуть, ради абсолютного покоя, когда еще можно обнимать друг друга, когда можно вместе молчать – им двоим, пока что живым, в окружении тишины.
* * *
Баррет шагает по заснеженной улице, за ним развевается шарф в зеленую клетку (единственная его уступка цвету), на два фута выпущенный из-под толстого пальто. Забавно: час назад, когда он бежал сквозь метель в одних шортах и кроссовках, холод его только бодрил, оживлял восприятие, как оживляется оно у человека, упавшего за борт и, к изумлению своему, обнаружившему, что может дышать и под водой. А теперь в ботинках, пальто и шарфе Баррет еле волочит ноги, пробираясь по ледяным полям Никербокер-авеню неполноценным подобием адмирала Пири[9], которого на сей раз не поджидает посыльное судно и у которого из щиколоток не вырастут крылья, и поэтому остается, склонив голову против ветра, переставлять ноги, обутые в тяжелые ботинки.
В магазине его поджидает уютный мрак, безлюдье и полки с аккуратно и призывно разложенным товаром. А потом откроются двери, и святилище осквернят охотники до японских джинсов, умышленно криворуко связанных шарфиков и футболок с Мадонной, выпущенных к туру Like a Virgin.
Двадцать минут спустя со станции линии L Баррет выходит на Бедфорд-авеню. Мир уже проснулся. Витрина углового магазинчика сияет сквозь снегопад. Закутанные пешеходы смотрят себе под ноги. В это час Уильямсберг принадлежит людям в парках “Бёртон” и купленных со скидкой длинных пальто, каждый день добирающимся сюда на работу общественным транспортом; эти сородичи по кочевому нью-йоркскому племени съезжаются из отдаленных мрачноватых пригородов, которые они стали обживать, когда горожане помоложе и побезответственней затеяли открывать здесь кафе и магазины – в числе последних семь лет назад оказались и Бет с Лиз, до сих пор недоумевающие, как угодили они со своим специфическим товаром в помещение бывшего польского турагентства, зажатое между мясной лавкой (теперь это бутик детской одежды с космическими ценами) и благотворительным магазином (где после череды разорившихся ресторанов некий новоявленный оптимист вот-вот откроет наиточнейшую, вплоть до имитации табачной копоти на стенах, копию какого-то знаменитого парижского бистро).
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
