Потом я провалилась во что-то черное и очень бесконечное и оттуда услышала:
– Сегодня в городе уже третий такой случай! Обнимаются и сигают с крыши!
Другой голос подтвердил:
– В полуденных новостях сообщали! Я сам видел по телевизору репортаж!
– Вероятно, что-то в природе происходит! – сказал третий.
– Война! – констатировала женщина.
Когда, оповестив о трагедии все окрестности, завывая сиреной, "скорая помощь" остановилась поперек улицы, я открыла глаза и увидела перед собой форменные полицейские ботинки – начищенные до блеска, с туго затянутыми шнурками. Затем мою голову небрежно прикрыла белая простыня, оставляя часть лица открытой, и я поняла, что меня окончательно принимают за мертвую. Кому придет в голову мысль, что можно спастись, спрыгнув с десятого этажа. А я совсем не хотела быть мертвой и, разглядывая форменные ботинки, попыталась закричать. Но в горле у меня что-то заклокотало, забулькало и резануло в груди кинжальной болью. Ощутив во рту привкус крови, я испугалась, что мне вовремя не окажут помощь и я сейчас умру.
Мне совсем не хотелось умирать, а потому я собралась с силами, вытянула шею и что есть мочи укусила за полицейский ботинок.
– Ой! – вскрикнул полицейский.
Инстинктивно дернув ногой, он чуть было не выбил мне зубы, но затем, что-то сообразив, сдернул простыню и заглянул мне в лицо.
– Ой! – повторил полицейский, и я поняла, что он ненамного старше меня. Может быть, ему лет двадцать. – Кажется, она жива!
И тут все бросились ко мне, засуетились. Тут же надели кислородную маску, пришпилили к руке капельницу и только после этого переложили мое тело на носилки.
– Вы слышите меня? – спросил врач, наклонившись ухом к самым моим губам.
Я его слышала, но отвечать не могла, да и не хотела.
– Она в шоке, – пояснил кому-то врач и втянул шприцем какую-то жидкость из ампулы.
– Надо же, как повезло! – отозвался чей-то голос. – Это он своим телом смягчил падение! Она прямо на него упала, а потому осталась живой! Глядите, как парня распластало! Не голова, а просто лепешка!
Под завывание сирены "скорая" помчалась в больницу. Врач то и дело нащупывал на моем запястье пульс и, глядя на медсестру, объяснял ей:
– Вы не обращайте внимания, Таточка, что глаза у нее открыты. Она без сознания. Вероятно, у нее сломан позвоночник.
– А она выживет? – с участием спросила медсестра. – Такая молодая!..
– Думаю, что выживет, – успокоил врач. – Только ходить, наверное, не сможет.
– Я бы покончила с собой, если бы со мною такое произошло! Всю жизнь просидеть в инвалидной коляске!.. – Девушка что-то представила себе и, уверившись окончательно, решительно сказала:
– Полпачки титломазолина, и все! Уж лучше в печь крематория, только не стать инвалидом!
Удивительно, но я не чувствовала боли. Я лежала на носилках и как-то отстраненно думала о том, что в моей жизни произошло нечто ужасное! Мой мозг равнодушно переваривал информацию о том, что у меня сломан позвоночник, что Бутиеро Аполлосис, мой возлюбленный, гитарист-виртуоз с руками борца, превратился в лепешку и теперь его уже не касаются проблемы интернациональных браков в условиях войны.
– У вас есть титломазолин? – спросила я шепотом и потеряла сознание.
Уже в больнице на следующий день я узнала, что у меня случился выкидыш и что мой ребенок не вырастет врагом. Жизнь Бутиеро Аполлосиса и его семени осталась в прошлом, растворившись сладким сиропом в горьких воспоминаниях.
Когда Димас Аполлосис узнал о смерти сына, он в патриотическом порыве выписал чек на пять миллионов долларов и передал его лично министру обороны Греции, дабы тот умело распорядился этими деньгами для борьбы с русскими.
– Они будут все измерять на метры и взвешивать на килограммы! – пообещал в своей речи апельсиновый король. – Если для этого понадобится еще пять миллионов, то вы знаете, у кого их попросить!
Узнав о происшедшем со мною несчастии, Фридрих Веллер, гитарных дел мастер, внезапно ослабел сердцем, вскинул к небу гениальные руки и отправился в небеса к своей прекрасной Кэтрин.
Таким образом, дорогой Евгений, со мною произошло несчастие, о котором я вам обещала рассказать. С тех пор минуло достаточно лет, и я не тоскую более об утерянном счастье.
Единственной памятью об отце и Бутиеро Аполлосисе осталась висящая на стене гитара, которую я изредка снимаю и прижимаюсь к холодным струнам щекой. Я совсем не умею играть, но иногда мне кажется, что гитара сама способна рождать печальные испанские песни, коснись я ее нейлона пальцами.
Итак, Евгений, перед этим лирическим отступлением я рассказывала вам о том, что посреди ночи меня напугал своими странными звуками найденный накануне футляр. Также я уже вам поведала, что столкнула его с крыльца в кусты крыжовника, но подумала, что если в нем заключается какой-нибудь музыкальный инструмент, то он непременно погибнет под дождем.
Уже светало и перестал дождь, когда я решила отправиться на улицу за футляром и вернуть его в дом, впрочем не внося в комнату, а просто оставить в коридоре до утра. Завтра разберусь, что с ним делать, – решила я и, раздраженная бессонной ночью с ее шумными сюрпризами, вновь переползла с кровати на коляску, натянула на голое тело халат и выехала на крыльцо.
Ящик валялся там же, куда я его сбросила. Скатившись по специальному пандусу в сад, я подобрала его; он к этому времени действительно пропитался влагой, и казалось, что бархатная обивка уже сгнила и разъезжается под пальцами.
– Анна Фридриховна? – услышала я из-за калитки удивленный голос. – Это вы?
От неожиданности я выронила ящик и обернулась на голос.
– Не пугайтесь! – успокоил голос. – Это Владимир Викторович, брат Сони-почтальонши. Иду на рыбалку и гляжу – вы тут, в саду!..
Он смотрел на меня из-за забора, и я чувствовала, как его глаза буравят меня, выглядывая мою грудь из плохо запахнутого халата.
– Сейчас карасик хорошо клюет! – добавил Владимир Викторович. – А мне тут Соня рассказала о вашей находке. Я, конечно, не думаю, что это мина, но, знаете, японцы на все были способны. Так что если нужна моя помощь в саперном деле или вообще что-нибудь по хозяйству, например, – он нашел в себе силы перевести взгляд с моей груди на крышу дома, – обращайтесь по-свойски!
– Спасибо, Владимир Викторович, – ответила я. – Непременно воспользуюсь вашим предложением!
– А что вы так рано в саду делаете? – спросил Сонин брат. – Еще пяти нет.
– Крыжовник собираю.
– А-а, – кивнул головой Владимир Викторович и собрался уже идти своей дорогой, как вдруг спохватился:
– А какой же сейчас крыжовник?!. Осень уже!
