– Дайте-ка мне вашу эбеновую палочку и раздевайтесь!
– Пожалуйста!
Он пожал плечами, кинул мне под ноги палочку и принялся расстегивать ворот рубахи, обнажая мощную грудь.
– Все же я не понимаю, зачем раздеваться нужно?
– Быстрее! – поторопил я.
Пока пленник снимал штаны, я ловил на себе недоуменные взгляды Бычкова, но ничего не объяснял, стиснув зубы.
– Догола раздеваться?
– Ага, – подтвердил я.
Он стоял, слегка расставив ноги, в своей естественной наготе, а передо мною проносились видения, как он пытался насиловать мою последнюю любовь, единственный смысл моей жизни, который он чуть было не оплодотворил своим злым семенем, и гнев рвался из моей души, стремясь своим острием отсечь подлое его оружие…
– Принеси мне пустую бутыль! – попросил я Бычкова, и когда тот потащил за горловину огромную емкость, он, совершенно обнаженный, понял, что я задумал.
И тогда он бросился на меня с отчаянием раненого медведя, шарахая по мне здоровенными кулаками, пытаясь достать когтями до глаз, а я защищался, вспоминая утраченные навыки, и управлял своими ногами с ловкостью кошки…
Он рухнул на пол от удара прикладом. Бычков отер о куртку кровь с автомата и процедил сквозь зубы:
– Сука!.. Я думал, он тебе горло перегрызет!..
И я взмахнул палочкой!.. И в то же мгновение иссяк в пространстве свет и замерцало что-то на дне пустой бутыли. И вдруг заволокло стеклянную пустоту мутной жидкостью, и забурлила она, словно подогретая, и когда развеялась мутность, когда унялись пузыри, в бутыли, головой книзу, медленно оседая на дно, хватал ртом все измерения Прохор Поддонный, финн Ракьевяре, Эдерато, Эль Калем и рыбак Владимир Викторович! Руки его бились о стеклянную стенку, а на правой, на безымянном пальце, сверкало бриллиантовыми глазами кольцо со змейкой!..
– Вот здорово! – похвалил Бычков. – Вот это да!
– Браво! – оценил Hiprotomus.
– А теперь что делать?
– Лед на реке не сошел еще?
– Да еще с недельку подержится в этих краях!
– Вот мы его и в прорубь!..
Во дворе дома мы отыскали санки и, водрузив на них бутыль, покатили груз к реке.
Рассветало, и мы поспешали, дабы какой-нибудь случайный прохожий не увидел нашего странного шествия.
Бутыль не хотела сразу тонуть, и мы еще некоторое время созерцали, как она ворочается в черной холодной воде, пока наконец сосуд не перевернулся горлом ко дну и не потянулся в бездну, прощаясь с нами белым пятном своего пленника.
– Вот кто-то джинна достанет! – усмехнулся Бычков.
– Ты весь в крови! – оглядел я товарища.
– Да и ты тоже! – почему-то обрадовался он. – Не возвращаться же такими в поселок! Вот река, вот вода!
Мы разделись до пояса и, охая и ахая, отмывались студеной водой от событий минувших, от ран, нас мучивших.
И тут вдруг я увидел ее краем глаза!.. Она сидела на льдине с хищно открытым клювом и беснующимся в нем язычком!..
Я ничего не успел предпринять, так все быстро произошло!
Цветная птичка бросилась со льдины и со скоростью пули врезалась в мою правую руку, с остервенением выклевывая, выкусывая из-под кожи моего Hiprotomus'a.
– А-а-а-а! – завопил жук. – Я-я-я-я!.. Да как же!!! А-а-а-а-а!..
И в то же мгновение хлюпнуло его раздавленное тельце, в другую секунду ставшее долгожданной пищей для цветной птички, которая, добившись этой расправы через месяцы ожиданий, сглотнула насекомое и взлетела двумя взмахами крыльев в голубое поднебесье наступившего утра, а потом, пробив небосвод своим необычайным стремлением, стала принадлежностью Вселенной…
– Что это было? – удивился Бычков.
– А Бог его знает! – ответил я, разглядывая руку.
Как ни странно, крови не было, а дырочка из-под жука оказалась столь крошечной, что не вызывала опасений.
– Помажешь потом перекисью водорода! – строго сказал Бычков.
Мы возвращались в поселок молча, и я гадал о том, кем же будет мой Hiprotomus Viktotolamus в своей будущей жизни, третьей жизни, если таковая существует. И будет ли он так же несчастен, как и в предыдущих своих существованиях, теряя любимых женщин, сжигая их души огнем любви?!. Мой бедный, бедный Аджип Сандал!..
Бычков вечерним поездом отправился в Москву к своей службе, а я, милая Анна, остался в вашем доме, чтобы вдоволь надышаться вашим духом!
Если вы еще сомневаетесь в том, что я найду санаторий, в котором вы укрыли свой поспевающий живот, то напрасны ваши надежды!.. Как там наша голубоглазая девочка?..
За этим прощаюсь
Ваш Евгений Молокан
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Отправлено 25-го июля
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Евгений! Я не писала вам четыре месяца, а сейчас не удержалась.
Третьего дня у нас в санатории был день Кавказской кухни. У нас всегда по пятницам дни национальных кухонь, а третьего дня мы ели Кавказскую.
Очень вкусным был суп Харчо, а на второе дали овощное рагу под названием Аджапсандали! Не нравятся мне вегетарианские блюда!..
А к вечеру я родила мальчика. Очень легко родила!
У моего мальчика есть особенность. На его правой ножке совсем нет ноготков!..
Пока не могу придумать ему имени.
Евгений!
Теперь вы – отец! С чем вас искренне и поздравляю!
Ваша Анна Веллер
P.S. Как хорошо, что вы меня не искали… Или не нашли…
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ
Отправлено 9-го августа
по адресу: г. Завязь, санаторий Чистый.
Анне Веллер.
Уважаемая Анна!
Прошу простить меня за то, что мистифицировал вас почти целый год. Моя жена – почтальонша поселка Шавыринский, и как-то, случайно вскрыв письмо, отправленное вами некоему Евгению Молокану, я позволил себе вести переписку с вами от его лица!
Еще раз прошу простить меня!
Ваш
Вечно кающийся
ГОТЛИБ
Москва, 1997
