Сейчас пойдем все в храм, помолимся и я с отцом Леонтием посоветуюсь. И между прочим, отрок Варфоломей, хоть и стал великим святым, а в Сыновья Божии не усыновлялся, – добавила Людмила Васильевна.
Ну просто уточнила.
Одно удовольствие было наблюдать за мельтешением мыслей милой женщины: предчувствие почестей, пожертвований, поклонения предстоящих её любимому Денисочке – а заодно и ей самой в достаточной доле, подобной доле, доставшейся Богородице от Ея божественного Сына. И вместе с тем истинное счастье оттого, что грядет дополнительный свет и счастье столь любимому ею человечеству. Но – через Дениса, чадо её любезное.
Нисколько не отделялись почести сыну и всей семье от всеобщего счастья человечества – но удачно соединились в вихре эйфории. Да так всегда и бывает: обычная людская логика – если хорошо мне, значит отлично и всему человечеству!
Игнатию Игнатьевичу такое развитие сыновьих снов не нравилось. Все-таки не мог он поверить, что стал отцом второго Христа. Или, как принято называть плотника Иосифа – обручником. Довольно далеко он ушёл в своем нововерии, но все-таки не настолько. Квантовая физика, которой он первоначально занимался, способствует качанию от материализма к теизму, но слишком телесное и буквальное воплощение чудес его до сих пор коробит.
Но проворчать вслух: «Неплохо бы для начала обратиться к детскому психиатру» он однако не решился. Тем более, в присутствии жены, так легко воспламеняющейся гневом в ответ на всякое его возражение.
Вслух же заметил:
– Мало ли какие романтические сны приснятся. Да ещё после возбуждающих разговоров. Мне самому снилось когда-то, что я стал термояд гнать – как горючий газ. В неограниченных объемах. Облагодетельствовал человечество. А проснулся – чайник свистит.
– Сам ты свистишь – хуже чайника, – отозвалась жена почти благодушно. – А Денис – заслужил. Если не он – то кто же? Я помню, он в ещё в детском садике никогда не дрался с мальчишками. И весь из себя. Внешностью тоже ведь Бог награждает, и если Денис похож на херувима, не зря ведь! Значит, сам Бог принял участие.
Какое участие – она уточнить не решалась.
* * *
Самое замечательное Божественное качество – восприятие бесконечности. Бесконечности и безграничности. Ни с чем не сравнимое счастье свободы. Всякое небесное тело, всякое одушевленное существо имеет границы, рамки, формы. И только Оно, Господствующее Божество – бесформенно и безгранично.
Всякая форма – это тюремная камера, если в ней заперто сознание, заперто чувство, заперта память.
Присутствовать одновременно везде, проникать в в каждый комок материи, ведать и взрывы сверхновых звёзд и шорох мыши в набитой зерном норе – вот полнота восприятия не сравнимая ни с чем и недоступная никому. Кроме как Ему. Да при том, в масштабах бесконечности все события или равно велики или равно малы – смотря как посмотреть, и шорох мыши не заглушаем даже взрывом звезды.
Бесконечные пространства дарят и бесконечное разнообразие жизни. Глаза живых существ отличают свет от тьмы, потоки энергии от пустот, в Божественном же восприятии сияют не звёзды, эти сгустки раскаленной плазмы, а обители жизни, потому что излучения жизни несут нечто гораздо более важное, чем поток равномерной неодушевленной энергии: излучения жизни несут неповторимое разнообразие информации о совершающихся между живыми существами событиях. И чем напряженнее жизнь на планете, тем ярче сияет очаг жизни на темном фоне протяженных безжизненных пустот.
И только Оно обладает счастьем разом знать всё, что свершается на всех бесчисленных планетах, между всеми существами. И даже самая дальняя граница не ограничивает Божественную свободу, и сколько бы мириадов миров ни насчитать – все вместе они исчезающе ничтожны по сравнению с бесконечностью – вот что питает неизреченный восторг.
Жизнь – не прихоть Господствующего Божества, не просто бесконечная игра, призванная развеять Божественную скуку.
Игра тоже – но не только игра. Жизнь – это состояние материи, при котором энергия парадоксально течет из усредненного состояния покоя в направлении высших всплесков. Энергия становится более высококачественной, без такой перекачки снизу вверх Космос давно бы вернулся в состояние Хаоса: все комки и изюминки растворились бы, размешались в единую монотонную кашу. Предрекаемая не очень информированными физиками тепловая смерть Вселенной и означала бы возвращение в Хаос, торжество энтропии.
И когда эфемерные существа спрашивают себя и друг друга: «Зачем мы? В чём наш смысл?!», они не понимают, что они – те необходимые волны энергии, которые не дают возвратиться равномерному бессобытийному Хаосу. Существа, достигнув примитивного сознания, не постигают ещё своей высокой миссии и тешатся игрушечными мечтами о бессмертии личных душ. Тогда как они, достигнув достаточного могущества, призваны разносить очаги жизни дальше и дальше: от звезды к звезде. Чтобы не позволить Хаосу вернуться.
Хорошо Оно придумало: очищать и возгонять энергию с помощью механизма жизни!
А что сами существа своей миссии не понимают – ну и пусть их. Их дело – жить, а не понимать.
* * *
С молодым священником из физиков, отцом Леонтием, настоятелем ближнего храма, семья Игнатия Игнатьевича и Людмилы Васильевны Мезенцевых сделалась довольно близка, входя в кружок просвещённых интеллигентных нововеров, свысока поглядывающих на традиционных старух, нищих, темный люд, составлявших большинство всякого, даже петербургского прихода.
Греха гордыни, впрочем, Мезенцевы за собой не замечали, искренне считая, что благодатно слились с народом.
Всходя в храм, гордая родительница Дениса вглядывалась в лица встречных. Не просияет ли кто-нибудь, узрев её чадо, подобно тому как просиял Симеон Богоприимец, когда внесли впервые Дева и святой плотник младенца Иисуса в Иерусалимский храм?! Но, к легкому её разочарованию, нового невского Симеона не нашлось в многолюдии знакомых прихожан.
Отстояв утреню, во время которой совершилась катавасия, что кандидатка едва ли не в богородицы отметила с удовлетворением (все думают, что «катавасия» – какая-то нелепая кутерьма, и не знают, что это особый род схождения церковных хоров – а она, Людмила Васильевна, знает!), заставив Дениса отбить несколько дополнительных поклонов, она дождалась, когда освободится отец Леонтий и подвела к нему Дениса. Вокруг ещё толпились посетители храма, но достойная женщина объяснила, что дело у нее очень личное («Пока ещё личное, отец Леонтий, хотя может обернуться всеобщим благом!»).
Отец Леонтий отвел их вглубь бокового придела, отстранил нескольких особенно настырных богомолок и преклонил слух. Игнатий Игнатьевич при сем присутствовал, но подчеркнуто не вмешивался.
Людмила Васильевна попросила Дениса повторить рассказ о чудесном сне, что тот и сделал ничуть не затрудняясь, поскольку привык со взрослыми вести себя раскованно. Теряется он только перед хулиганами и любимыми девочками.
