– Старался.
– Еще постарайся. Как все делают. Считаешь себя особенным?
– Слушайте, я только хочу вернуть свою книжку, и все.
– Тогда где мои деньги?
– В банке, черт побери!
– Господи Иисусе, – сказал он и вытащил из заднего кармана чековую книжку. – Она на месте. Вот твоя чертова книжка. Ведь тебе книжка нужна?
Я попытался выхватить, он в последнюю долю секунды отдернул руку.
– Слушайте, отдайте.
– Становишься чересчур требовательным, – сказал он. – Жутко требовательным.
– Просто хочу получить назад свою книжку.
– И все? Тогда где мои деньги?
– Я вам говорю, чтоб взять деньги, нужна чековая книжка.
– Видишь? – спросил он, кивая на бицепсы. – Могу запросто тебе башку расколоть надвое.
– Нельзя ли просто…
– Чего? Чего ты хочешь? Знаешь ведь условия заклада.
– Условия? Черт побери, вы сказали… если я…
– Если что? Что я говорил? Плоховато ты слушал. Я тебе услугу оказал. Помнишь? Похоже, позабыл. Позабыл, что я оказал тебе услугу и обходного пути нет. Помнишь?
– Вы меня сбили с толку.
– Насколько я вижу, ты давно сбился с толку.
– Что же мне делать? Просто скажите.
– Во-первых, заплатить проценты по ссуде. Таковы условия.
– Тогда… вот. – Я выхватил из кармана двадцатку. – Возьмите.
– Не нужны мне твои чертовы деньги.
– Вы же сами сказали…
– Купи что-нибудь. Возьми эту двадцатку, что-нибудь купи. Тогда отдам книжку. Но сначала хочу знать твой адрес. Если не отдашь мои деньги, у меня есть приятель по имени Билли, который…
– Билли? Какой Билли? Тот, что с девушками?
– Не важно, какой Билли. Просто отдай мне деньги.
Я оглядел магазин:
– У вас гитары есть?
– Гитары? За двадцать баксов? Сомневаюсь.
Он направился к гитарам. Выбрал одну, которой, наверное, какой-то ковбой ковырял в зубах, с тремя лопнувшими лет сто назад струнами.
– Как насчет этой? Эту могу отдать за двадцать баксов.
– С виду тянет на пять.
– Будешь торговаться? Вступаешь со мной в перебранку? Знаешь, сколько стоит дерьмо? Детка, я держу ломбард. Если она стоит пять, я продаю за двадцать. Если ты мне ее продаешь, совсем другое дело. Так идут дела в Америке.
– Ладно, беру. Нельзя ли еще несколько струн?
– Черт побери, малыш, ты умеешь струны на гитару натягивать?
– Фактически нет.
– Джоуи! – завопил он. – Джоуи, покажи этому малому, как натягивать гитарные струны. Слушай, – тихо и доверительно обратился он ко мне, – если в ломбарде можно что-нибудь продать, так только гитары. Каждый маленький болван в Америке рано или поздно приходит в ломбард, покупает гитару. И рано или поздно девяносто девять процентов приходят, пытаясь продать.
– Я смогу научиться играть?
– Черт с тобой, добавлю еще книжку.
И вручил книжечку страниц в тридцать. Под названием «Мэл Бэй учит играть на гитаре».
– Выучишь до конца, в один прекрасный день станешь рок-звездой. Конечно, почти никто вообще не учится. Берут хреновину в руки, начинают бренчать. Правда, в дурном настроении звучит дерьмово. Конец гитаре. А у тебя, похоже, есть время для практики.
– В своем роде я занят.
– В своем роде? Ну, ты теперь Фрэнк Синатра. Проклятье, малыш, только верни мне ссуду, чтоб ничего плохого с тобой не случилось. Мне жутко этого не хочется. Хотя ты и тупой сукин сын.
– Прямо сейчас пойду в банк.
– Иди, – сказал он, протягивая чековую книжку, а в последний момент снова отдергивая. – Шучу, малыш. – Наконец вложил ее в мою протянутую руку. – Возвращайся, когда станешь Джими Хендриксом.
Джими Хендрикс хорош. Я поклялся, закончив учиться по книжке, играть, как Джими Хендрикс.
День оказался удачным не в одном, а в нескольких отношениях – я добрался до банка на другом конце города, и ничего такого не случилось. Ни копов, ни мальчишек, которые тыкали бы в меня пальцами, хохотали, гнались за мной по улице; ни парящих над головой атакующих птиц, ни гигантских котов, ни астероидов, ни падающих звезд, ни кусков разбившейся ракеты, раскалывающих мне череп… Вполне реальные возможности, когда вы – это я. Отдал типу из ломбарда деньги и пошел домой.
Так устал, что сидеть и глазеть в окно представляется самой чертовски отъявленной глупостью, какую я когда-нибудь в этом мире делал. Смотрю на дым – ку облаков на небе, на дымные полосы от реактивных самолетов, на белую луну, которую вижу, хотя еще светит солнце. Бывает иногда странность: луна словно выглядывает время от времени, бросает на мир преждевременный взгляд и снова заваливается спать.
Взял гитару, сыграл несколько нот. Провел пальцами по струнам сверху вниз, брякнул, снова, сильнее, потом еще сильнее. На мой слух звучит хорошо, может, даже как Джими Хендрикс. Вскоре встал с инструментом в руках и забегал по комнате. ТРЕНННЬ… БРЕНННЬ! Я уже стал к ней привязываться, пока какой-то гад не испортил дело, заорав с улицы:
– Только возьми еще одну ноту, и я поднимусь, расколочу это дерьмо о твою распроклятую голову!
Я приоткрыл окно пошире, глянул вниз. Легко догадаться.
– Как домохозяин, – сказал он, – я тут запрещаю играть на гитаре.
– Никакой ты тут не хозяин! – крикнул я.
– Что ты сказал?
Я плотно захлопнул окно и положил гитару, думая, что пора в постель. И услышал стук.
11
Надо было, наверное, подумать как следует, прежде чем открывать дверь. Кто еще мог стоять за ней, кроме Шантиль. А рядом здоровенная девка, сплошь проколотая колечками, с полностью перекошенной физиономией. Точно трудно сказать, но глаза, нос и рот не совпадают. Когда она проговорила: «Я Стефани», стало ясно, что колечки расщепили язык в шести разных направлениях, куда смотрят косые глаза. Произношение как у Кота Сильвестра, жующего мраморные шарики. Вдобавок уши заколоты назад, будто под ураганом. В довершение от левого уха к носу тянется цепочка, как бы из опасения, что лицо убежит от самого себя. Трудно было б его упрекнуть за такую попытку.
– Заткнись, – сказала ей Шантиль. – Слушай, Рей, давай вдвоем с тобой зайдем.
И втолкнула меня в комнату, Стефани прошипела:
– Шаши!..
– Я сказала, заткнись.
Дверь закрылась. Шантиль повернулась ко мне – лучше сказать, ринулась на меня. Приветствие прозвучало лающим приказом:
– Привет, Рей. Как делишечки? – Впрочем, нет, она просто сказала: – Рей, у меня для тебя есть план, потрясающая идея, которая мне пришла в голову вчера вечером. Я подумала, что в округе полным-полно девчонок в пиковом положении, которые все бы отдали, чтобы чуть-чуть попробовать, да ни один нормальный парень пальцем до них не дотронется. Должно быть, тут в воде что-нибудь. При такой куче фабрик. Поэтому им глубоко наплевать, если ты не знаешь, чего надо делать, потому что они сами не знают. Могу сразу штук двадцать по именам назвать. Как я уже говорила, ни один парень в здравом уме не прикоснется к ним палкой длиной в десять футов. Вот тут ты и выходишь на сцену. Потому что за пятьдесят баксов только и надо потратить на каждую, скажем, минут пять, сколько сумеешь выкроить. Вот так вот. Срубишь побочно хорошие деньги.
