В начале третьего года правления Яхмоса население уже не сомневалось — верховный владыка гиксосов лжет. Люди, приезжавшие из Фив в свободные провинции, подтверждали: царица Яххотеп продолжает борьбу, а юный фараон Яхмос обнаруживает такой же твердый и непреклонный нрав, каким отличались его отец и старший брат.
Фиванцы надеялись, что эта новость дошла до Авариса и распространилась в Дельте.
— Я работал весь день и умираю от усталости, — пожаловался Минос.
— Сейчас от твоей усталости не останется и следа — пообещала красавица Ветреница, обмывая душистой водой прекрасное тело своего возлюбленного.
Не прошло и часа, как Минос забыл, насколько тщательно он работал над грифонами, стараясь выполнить все пожелания верховного владыки. Для него теперь существовала только обольстительная азиатка, которую он ласкал с наслаждением и восторгом.
Они одновременно вознеслись к вершинам блаженства, на которых исчезли все тревоги Ветреницы и возродились надежды Миноса. Однако парение длилось недолго, и вот они оба вновь на грешной земле. Нет, Ветреница никогда не признается возлюбленному, что следила за ним и знает его тайные помыслы. Никогда не признается и Минос, что лелеет мысль уничтожить верховного владыку. В последнее время художник не сомневался, что Апопи проник в его замысел, и его конец наступит одновременно с завершением работы над грифонами.
— Во дворце только и говорят, что о твоем новом творении, — сказала Ветреница. — Однако никто еще не видел его. Вот уже много-много дней доступ в тронный зал закрыт даже для высших сановников.
— Апопи откроет двери только тогда, когда убедится, что чудовища — само совершенство. И хотя он все время меня торопит, он постоянно требует поправок, желая добиться, чтобы грифоны были такими, какими он видит их сам. Ветреница! Они ужасающи! Я сам едва осмеливаюсь на них взглянуть. А с какой кровожадностью они смотрят! Как только я нанесу последний штрих, владыка оживит их с помощью своей черной магии.
— Что тебя так страшит, Минос?
— Когда ты увидишь грифонов, ты меня поймешь.
— Ты думаешь, Апопи сделает тебя первой жертвой грифонов?
Художник отодвинулся от любовницы.
— Думаю, такое вполне возможно. А ты знаешь, какие странные слухи ходят по Аварису? Говорят, что царица Яххотеп и ее сын Яхмос живы.
— Не стоит обращать внимание на всякие глупости, любовь моя.
— Я хочу вернуться на Крит вместе с тобой, Ветреница. Там мы поженимся, у нас будут дети, и мы будем счастливы, просто, обычно, без затей.
— Да, счастливы, без затей.
— Царь Минос Великий любит художников. Он сам разрешил мне называться его именем. У нас будет прекрасный дом неподалеку от Кносса в солнечной зеленой долине. Я завершил работу, так почему бы тебе не поговорить с владыкой? Пусть он отпустит нас на Крит.
13
Лекарь для полного выздоровления предписал главному казначею Хамуди воздержание, которое показалось госпоже Име слишком долгим. Супруга казначея не спеша прогуливалась по дворцу в поисках мужчины, который был бы одновременно и привлекателен, и достаточно скромен, чтобы никогда и никому не сообщать о небольшом любовном приключении.
Красавец Минос направлялся в свои покои, когда Има остановила его.
— Вы уже завершили свое замечательное творение? — осведомилась она с обольстительной улыбкой.
— Решить это может только владыка.
— Все, Минос, только и говорят, что о вас и вашем необыкновенном таланте. Мне бы очень хотелось познакомиться с вами поближе.
— Все мое время посвящено работе, госпожа Има.
Она игриво прижалась к нему бедром.
— Нужно уметь и отдыхать. Думаю, вы не станете спорить? Я чувствую, вы заслуживаете любви, и не одной, а многих женщин!
Критянин, притиснутый в узком коридоре пухлой беловолосой Имой, не знал, как отделаться от нее.
— Не приближайся к Миносу! — потребовал властный голос.
Минос увидел Ветреницу. Однако Има ничуть не смутилась.
— А это наша красавица-царевна! Стало быть, молва не врет? Ты еще от него не устала?
Ветреница отвесила Име звонкую пощечину, и та заскулила, как маленькая собачонка.
— Отправляйся к мужу и только попробуй еще раз положить глаз на Миноса — выцарапаю оба!
Супруга владыки Танаи не выносила дневного света и не терпела ночной тьмы. Она приказала поставить вокруг своего ложа дюжину светильников, их мягкий свет успокаивал ее. За толстыми занавесями, не пропускавшими ни одного солнечного луча, она чувствовала себя в безопасности. Никогда больше не отважится она взглянуть на каналы, которыми воспользовались египтяне, пытаясь взять приступом столицу гиксосов Аварис.
Каждый вечер госпожа Танаи принимала снотворный порошок, сделанный из лепестков лотоса, надеясь не проснуться от кошмара, пугавшего ее до безумия: она видела женщину неземной красоты, которая огненным взглядом рассеивала войско Апопи, разрушала крепость, уничтожала верховного владыку, а его супругу превращала в рабыню, обязанную целовать руки и ноги своих служанок.
Просыпаясь вся в поту, Танаи кричала от ужаса.
— Госпожа, — услышала она голос своей служанки, — вас желает видеть супруга главного казначея Има.
— Моя добрая, ласковая подруга. Пусть войдет.
Супруга Хамуди склонилась в низком поклоне перед толстухой, обложенной подушками. Жена верховного владыки была самой уродливой женщиной на свете и, несмотря на множество притираний, которыми она уснащала свою жирную кожу, не могла избавиться от неприятного запаха.
Однако Има нуждалась в дружбе этой женщины. Пусть с некоторых пор госпожа Танаи не покидала своей опочивальни, но влияние ее было велико, и Има намеревалась им воспользоваться.
— Как вы сегодня себя чувствуете, госпожа? — спросила она елейным голосом.
— К сожалению, все так же плохо. Я чувствую, мне уже больше не подняться.
— Не говорите так, — заблеяла Има. — Я уверена, вы очень скоро поправитесь.
— Мне приятны твои слова, добрая моя подруга! Что же… Но мне кажется, ты чем-то огорчена.
— Не хочу досаждать вам своими ничтожными неприятностями.
— Напрасно. Поделись, прошу тебя.
Има любила изображать из себя капризную маленькую девочку.
— Меня обидели, смешали с грязью.
— Кто посмел?
— Весьма значительное лицо, госпожа. Не смею назвать его имени.
— А меня не слушаться смеешь?
— Я так смущена…
— Не смущайся, открой мне свое сердце.
Има опустила глаза.
— Это художник Минос. Он кажется застенчивым и робким, но на деле сладострастное животное. Ни один мужчина не смел со мной так обходиться.
