За две недели изнурительных маршей по бескрайнему океану грязи взмокшие солдаты побросали значительную часть зимней одежды. Меховые куртки, белье с начесом — все постепенно выкидывалось, предмет за предметом во время очередного перехода. Многие солдаты не имели даже шинелей.
В горячке утреннего боя никто не замерз. Но теперь ветер резал лица, обжигал тела под легким мундиром, пропитанным грязью.
Вражеская авиация немедленно воспользовалась тем, что небо очистилось. Самолеты пикировали волна за волной, пролетая над самыми вершинами холмов. Каждый раз нам приходилось вжиматься в пока еще мягкую землю, слушая, как вокруг чмокают пули, попадая в грязь и камни.
В деревне атаки и контратаки сменяли одна другую без перерыва. У нас почти не осталось боеприпасов. У пулеметов осталось едва ли по 50 патронов на ствол, что было достаточно, чтобы вести огонь несколько секунд.
* * *
Несколько особенно решительных отрядов попытались улучшить свои позиции в рукопашном бою.
Наш командир штурмбаннфюрер Люсьен Липперт, который единственный из всех офицеров пока оставался невредим, лично возглавил такую атаку.
Молодой бельгийский офицер, который закончил военную академию в Брюсселе первым в своем выпуске, он присоединился к антикоммунистическому крестовому походу, как всякий истинный рыцарь Христа. У него было исключительно чистое лицо, четкие черты и серьезные голубые глаза. Штурмбаннфюрер в 29 лет, он жил только своей верой.
В этот день Люсьен Липперт, настоящий герой, показал такую отвагу, что можно было лишь изумляться. И тем не менее он оставался спокойным молодым человеком, который никогда не говорил и не действовал необдуманно.
Он чувствовал, что наступил решающий момент.
С горсткой валлонов он пересек центр Ново-Буды и отбил группы изб на юго-востоке деревни. Противник скрылся, но потом мог возникнуть в десяти разных местах, в любом углу сарая, позади любого дерева, за любым пригорком. Снайперы прижимали наших солдат к земле.
Им предстояло пробежать еще несколько метров, чтобы достичь очередного дома. Люсьен Липперт бросился вперед и подскочил к двери.
В то же мгновение он издал пронзительный крик, слышный повсюду, нечеловеческий крик, который издает любой в момент отделения души от тела. Его грудь была разворочена разрывной пулей. Люсьен Липперт рухнул на колени, словно каменный.
Он еще схватился рукой за голову. У него хватило сил подобрать с земли свое кепи и надеть обратно, словно он хотел умереть одетым по форме.
* * *
Избу, рядом с которой он погиб, русские обороняли особенно яростно. Но наши плачущие солдаты захватили и похоронили Липперта внутри. Противник отбил этот район, однако солдаты Валлонского легиона не хотели оставлять мертвого командира в руках коммунистов. Ночью лейтенант Тиссен, чья рука была прострелена пулей еще 6 февраля и висела на повязке, вместе с добровольцами атаковал противника, отбил избу, выкопал тело и принес на наши позиции, не обращая внимания на пулеметный обстрел.
Мы уложили Липперта между несколькими досками. Мы намеревались захватить тело с собой, когда пойдем на прорыв. Если мы сделаем это, Липперт хотя бы останется лежать в гробу.
Шендеровка
Петля вокруг котла затягивалась все туже.
Во вторник 15 февраля ситуация не улучшилась.
Шендеровка три дня и две ночи переходила из рук в руки после рукопашных схваток, но это мало что меняло.
Было совершенно необходимо прорываться через советские линии. Немецкие танки шли на помощь с юго-запада, и мы могли выйти к ним.
Наши дивизии продвинулись на юг от Шендеровки не более чем на 3 километра. 12 февраля на северном фасе котла мы потеряли втрое больше территории, чем захватили на юге.
Теперь площадь котла, в котором клокотала человеческая масса, сократилась до 60 квадратных километров. На каждого сражавшегося солдата приходились семь или восемь, стиснутых в этой долине. Это были водители тысяч грузовиков, утонувших в грязи во время отступления. Это был персонал вспомогательных служб: административной, снабжения, медицинской, автопарков, полевой почты.
Деревня Шендеровка стала столицей нашей армии, за которой охотились последние 18 дней. Эта микроскопическая столица, разгромленная за 60 часов боев, превратилась в несколько полуразвалившихся изб с выбитыми окнами. В избах размещался штаб дивизии «Викинг», ее полков и нашей бригады. Наш штаб не имел печи, оконных ставень и даже полов, но имел две комнаты. Туда набились примерно 80 человек, несколько уцелевших штабистов, посыльные, умирающие и немцы, отбившиеся от своих частей.
Мои раны воспалились. Я чувствовал, что температура подскочила до 40 градусов. Лежа на носилках в углу, прикрытый тулупом, я должен был командовать Валлонской бригадой, которую принял вечером накануне. Больше не осталось адъютантов. Буквально каждый час круглые сутки прибывали катастрофические новости, которые приносили унтер-офицеры, полумертвые от усталости. Люди просто падали на землю и плакали, словно дети.
Приказы были по-прежнему жесткими. Наша бригада должна была держать Ново-Буду как прикрытие с фланга до тех пор, пока прорыв на юге не принесет успех.
Роты, десять раз отброшенные назад и десять раз вернувшиеся обратно контратакой, занимали те позиции, которые удалось захватить. Несколько взводов оказались далеко на востоке. Половина посыльных, отправленных к ним, попались в засады, устроенные монголами. Офицеры продолжали присылать мне панические записки, сообщая, что все кончено. Каждый видел десять танков там, где были только два. Я в бешенстве посылал им формальные приказы и ядовитые комментарии.
Командир дивизии «Викинг» находился в соседней избе. Он также получал поток пессимистических донесений от своих подразделений, сражавшихся рядом с нашими. Как и принято в любой армии, конечно же, каждый обвинял соседа за ухудшение обстановки в секторе.
Меня вызвали к генералу Гилле. Стальные глаза, лязгающие зубы… Он отдал мне железный приказ: «Запрещаю отступление! Офицеры отвечают за своих солдат, вы отвечаете за офицеров!»
Он имел право отдавать такие приказы. Только железная воля могла спасти нас.
Шутки кончились.
Мои приказы офицерам были жесткими. Бедные парни, преданные и отважные, с просоленной кожей, серые, немытые и нечесаные, с ввалившимися глазами и нервами, напряженными до предела, были вынуждены отправлять сотни солдат обратно в бой. Они действительно дошли до предела человеческой выносливости.
Я смог получить еще 50 ООО патронов. Отважные «юнкерсы» продолжали доставлять нам боеприпасы, но границы котла стали такими тесными, что пришлось применять специальный способ доставки грузов. В назначенный час самолеты кружили над нами, и со всех четырех углов котла в небо взлетали ракеты. Они отмечали границы нашей съежившейся территории. Туда и сбрасывались серебристые сигары с боеприпасами. Мы получали еще несколько часов отсрочки.
