— Сильвочка, а ты их давно кормила?! — спросил Жери. — Ну-ка, лежать, лежать! — показал на матрац.
Львица подошла и легла — детеныши немедленно поползли к ней.
— Это ее первенцы, опыта еще нет, — объяснил он. — Приходится ей иногда напоминать, чтобы покормила. Вот, видите, уже сосут! — нагнулся, подвинул одного из львят так, чтобы тот не наваливался на другого, и, выпрямившись, взглянул на Сильву с поистине отеческой гордостью. — Лучшая моя клиентка! И главное, никогда не спорит!
— Сильва? — переспросила Клодин, просто чтобы уточнить, удивляться она уже давно перестала.
— Да, конечно! А вы что думаете? Она настоящая актриса — форменный виртуоз своего дела! В двенадцати фильмах уже снялась, про рекламные ролики я не говорю. Я вам потом покажу, что она умеет — сейчас не хочу отвлекать, пусть спокойно покормит.
Та самая комната с тахтой и телевизором предназначалась, как выяснилось, для Клодин. В ящике на колесиках под тахтой лежало постельное белье.
Огромный морозильник на кухне был набит мясом — плотно уложенными один к одному пакетами, завернутыми в полиэтилен. На дверце магнитиком был прикреплен распечатанный на принтере «ежедневный рацион» Сильвы, включавший в себя, помимо мяса, яйца, молоко, овсяные хлопья и витамины; кормить ее полагалось дважды в день.
Жери водил Клодин по дому, показывая все, что, по его мнению, могло ей пригодиться, при этом болтал непрерывно — в основном про Сильву:
— Марта вырастила ее буквально из ничего, соской выкормила. Мать от нее отказалась — львицы часто не хотят кормить слабых котят, а Сильвочка поначалу росла плохо, слабенькая совсем была, только в четыре месяца вдруг стала быстро набирать вес. Это все у меня на глазах было — Марта моя давняя клиентка, очень давняя. Отличный каскадер, любые конные трюки — только скажи! И представляете — на обычной прогулке лошадь через поваленное дерево неудачно прыгнула — Марта вылетела из седла и сломала бедренную кость в двух местах! Уму непостижимо! И как раз за неделю до того, как Сильве рожать надо было! Так что о Сильве пришлось заботиться мне, и роды тоже я принимал вместе с Арлин. Арлин — это ветеринар, она вам еще позвонит, и вы, если что, ей звоните, не стесняйтесь!
В этом крыле дома все было оборудовано специально под львицу — у нее имелся даже собственный туалет: небольшой закуток с отверстием в полу, закрытым решеткой. Окна — тоже с решетками — выходили во внутренний дворик, чтобы никто из соседей не мог, заглянув в окно, увидеть Сильву.
— Марта большую часть года живет у себя в Камарге, — объяснил Жери. — Там огромная территория, вокруг дома сделана дополнительная изгородь, да и людей вокруг мало и никому нет дела до того, что в поместье живет львица. А здесь, если кто-то узнает, то могут быть неприятности.
Сильва, решив, видимо, что родительские обязанности уже выполнены, бродила за ними и, казалось, тоже прислушивалась к разговору. Клодин украдкой посматривала на нее — львица отвечала ей внимательным взглядом, словно говоря: «Ну-ка, посмотрим, кто ты такая!»
От мысли, что Жери вот-вот уйдет и они останутся вдвоем, становилось немного не по себе, но пробегавший внутри мятный холодок был холодком не столько страха, сколько предвкушения. Хотелось потрогать ее, погладить, подержать за большущую лапу — убедиться, что она настоящая, и не во сне, а наяву! И львят — уютных, толстеньких, словно ожившие игрушки — тоже, конечно, хотелось погладить, взять на руки, но от взгляда умных, ясных и так похожих на человеческие глаз Сильвы у Клодин возникало чувство, что она снова маленькая и попала в сказку — и львица вот-вот заговорит.
Внутренний дворик, предназначенный для прогулок Сильвы, оказался довольно большим — метров десять в длину и чуть меньше в ширину. По периметру шла дорожка из гранитных плит, на остальном пространстве росла трава и какие-то желтенькие цветочки.
Едва Жери открыл дверь, как львица оттолкнула Клодин плотным боком, подбежала к вкопанному посреди двора толстому деревянному столбу и, привстав на задние лапы, принялась, будто кошка, точить об него когти.
— А сейчас я вам покажу то, что обещал — отойдите в сторонку, — сказал Жери. — Да, и подержите мой пиджак!
Вышел на траву, позвал:
— Сильва! — голос его из обычного стал четким, «командным».
Львица оторвалась от столба, повернула к нему голову.
— Сильва, pay! — он хлопнул себя ладонью по груди. — Pay!
Дальнейшее произошло в доли секунды.
«Ар-рх!» — прорезал воздух грозный рык. Огромное желто-песочное тело взвилось в воздух, и Жери упал навзничь, почти скрывшись под навалившейся на него львицей — видны были лишь слабо дергающиеся в попытке оттолкнуть ее руки.
Клодин судорожно прижалась к стене, не в силах ни сдвинуться с места, ни оторвать взгляд от жуткого зрелища.
Львица вскинула голову, снова грозно рявкнула «Ар-рхх!».
— Все, брек! — донеслось вдруг снизу.
Сильва мгновенно отпрянула. Жери вскочил, как мячик, достал платок и вытер шею.
— Вот видите — ни одной царапины! А как рычала! Будто съест сейчас! Актриса, прирожденная актриса! И знает, что играет, и любит играть! На вот тебе, милая! — достал что-то из кармана и протянул выжидательно смотревшей на него львице — та вмиг слизнула. — Это копченый бекон. Она его больше всего на свете любит, — пояснил он и, заметив несколько бледный вид Клодин, спросил с улыбкой: — Испугались?
— Д-да, — губы все еще дрожали и плохо слушались. — Это было очень уб-бедительно.
— Я же говорю — актриса, — рассмеялся Жери.
Уехал он довольно скоро; оставил триста евро — аванс, о котором договорился с Элизабет, еще раз сказал, чтобы Клодин не стеснялась и звонила, погладил на прощание Сильву — устроившись на матрасе, та старательно вылизывала львят — и поспешил к выходу.
Закрыв за ним дверь, Клодин вернулась в комнату, села на тахту. Взглянула на триста евро, лежавшие на столике, и ее разобрал смех: за один день съемок она получала куда больше…
Она смеялась и смеялась, не в силах остановиться; все еще смеялась, когда стащила с себя кроссовки. Стертые пятки охватило такой болью, словно их поджаривают на углях, но она продолжала смеяться, пока из глаз не потекли слезы и смех сам собой не перешел в рыдания.
Клодин не пыталась их сдерживать, уткнулась лицом в подушку и дала себе волю — впервые за этот долгий, бесконечный день.
Все вспомнилось и навалилось сразу.
И бедняга Боб с его принципом экономии — ну и черт с ним, с этим принципом, это был друг, а теперь его больше нет… И это неправильно, несправедливо — потому что не может человек, с которым только недавно вместе пили кофе и перешучивались, лежать на полу в прихожей с ножом в спине — не может!
А она его еще стукнула за эти дурацкие фотографии…
И Дино сидит в чужом доме и недоумевает, почему она до сих пор не пришла за ним, и непонятно, что теперь делать, куда идти, к кому обратиться за помощью…
