Ирица смотрела печально и отчужденно.
— Вернуться? — словно через силу, ответила она. — Не знаю… Там безопасно, спокойно.
«Только танцевать при луне я теперь долго не смогу», — подумала лесовица.
— Почему ты убежала с хутора, не дождалась меня? Почему ты боишься меня: ведь ты говорила, что я не страшный?
«Может быть, сила имени-заклятья, которым я ее зачаровал, кончается?» — в который раз спрашивал себя Берест. Может, завтра или через день он проснется и увидит, что лесовица покинула его и убежала в чащу, на поляну, где растет трава ирица? Как знать, не лучше ли это было бы для нее, чем связывать свою судьбу с непонятной, шальной судьбой человека? Красивых девушек много, думалось Бересту, и если он выживет, то мать найдет ему хорошую невесту. А лесовица пусть идет на волю, как дикая лесная белка, которую он поймал и отпустил. Берест твердил себе это и не пытался больше приблизиться к Ирице, чтобы ее не испугать. И только непрошеная тоска закрадывалась ему в душу при мысли, что вот и кончаются чары.
Утро в конце лета было холодным и хмурым. Хассем привычно брел в неровном строю кандальников в каменоломни. По этой дороге он мог бы идти и с закрытыми глазами, надо было лишь бросить взгляд на «камень Береста». Хассем привычно глянул сторону валуна и вздрогнул. На месте камня в траве осталась влажная проплешина, а сам камень был отодвинут. Сердце у Хассема так и заколотилось в груди. Весь день молот и клинья, которыми ломают породу, валились у него из рук. Наконец он даже решил, что ему померещилось, как Бересту одно время мерещился лесной дух.
На обратном пути Хассем ожидал, что увидит камень на прежнем месте. Некому было его сдвинуть! Берест утонул! Но глубокая проплешина, которую пролежал в траве валун, никуда не делась.
А на другое утро в этой проплешине оказался пучок какой-то травы с мелкими белыми цветками… Словно кто-то нарочно хотел привлечь внимание Хассема! «Не может быть!» — пробормотал парень, продолжая путь… Но в глубине души уже знал: не просто может быть, а и вправду есть. Эти цветы положил у валуна Берест.
Прошлой ночью Берест вернулся к камню, упал на колени, стал нетерпеливо шарить в траве.
— Что ты ищешь? — спросила Ирица, глядя, как он раздвигает ерник.
Она настороженно следила за ним из ближайших зарослей.
— Хассем должен был оставить знак, — буркнул Берест, не поднимая головы. — Осколок базальта из штольни. Это будет значить: он знает, что я здесь.
— Дай я поищу, — сказала Ирица. — Только отойди.
Берест вздохнул, уступая ей место:
— Ну, попробуй.
Он вспомнил, что Ирица видит в темноте.
Лесовица присела возле валуна. От Береста она слышала, что базальт — черный. Она перебрала каждую травинку, но осколка черного камня не нашла.
— Может, Хассем не заметил, что я сдвинул валун? — начал размышлять Берест. — Проворонил твой Вороненок… Как быть-то? — он в недоумении охватил пальцами свою короткую светлую бородку.
Ирица подумала немного:
— Подожди здесь, я сейчас, — и исчезла в лесу.
Появилась она с пучком белой ирицы и робко протянула его Бересту.
— Моя трава… Она все лето цветет.
— Диво ты лесное! — обрадовался Берест. — Да ведь это ирица!
Лесовица быстро убрала руку, когда он бережно взял на ладонь крохотные белые цветки. Берест ничего больше не сказал, положил лесную траву на проплешину от валуна.
Утром Хассем уже не сомневался, что его друг вернулся за ним на каменоломни, и в тот же день ответил условным знаком.
Каменоломни под Анварденом существовали уже лет сто. Большого размаха добыча базальта никогда не достигала, но несколько поколений каменотесов глубоко вгрызлись в предгорья, в скальные породы по берегу Эанвандайна.
Широкая река стремила за спиной Береста волны. Была ночь. Ирица светила факелом, а Берест работал киркой. Кирку он купил еще в селе, где взял верх на празднике в кулачном бою. Он заранее знал, что она пригодится. Однажды заполночь в моровом бараке Берест рассказал Хассему свою задумку. Тогда он придумал и условный знак с придорожным камнем, и многое наперед.
Ирица, высоко держа факел, пыталась представить себе ходы под землей. У Береста от работы взмокла рубашка, а Ирица закуталась в плащ. Ночь была свежей, с реки дул ветер.
— Давай веревку, — сказал Берест. — Попробую спуститься в штольню.
Старые, отработанные штольни не охранялись. Многие из них осыпались, а сами работы передвинулись далеко, в другое место. В глубине души Берест не был уверен, сумеет ли он добраться до новых галерей, где сейчас работали невольники.
Ирица нашла веревку и протянула Бересту.
— Там темно, — вздохнула она. — Как ты найдешь путь?
— Не знаю, как, Ирица, — сказал Берест, обвязывая веревку вокруг огромного валуна. — Наугад. Буду искать понемножку, разбирать завалы… Может, даже месяц провозимся или больше.
Ирица по-прежнему боялась его и не подпускала близко, а веревку передала, далеко вытянув руку, точно готова была при всяком неосторожном движении Береста отскочить. Но она не покинула его и не позабыла человеческую речь.
Старые штольни не охранялись, но уйти через них до сих пор не удавалось никому. Галереи под землей обвалились во множестве мест, перекрытия сгнили, выходы на поверхность были нарочно завалены уже давно. На каменоломнях изредка находились сорвиголовы, готовые бежать наудачу, вслепую. Но этих скоро ловили. Среди рабов, которые под землей надзирали за работой, несколько человек давно научились выслеживать беглецов. Они были на хорошем счету у начальства и пользовались многими поблажками в остроге. В случае надобности ловцов расковывали и выдавали оружие, а они и рады бывали охоте в подземных ходах — мрачной потехе в бессмысленной каторжной жизни.
Ирица протянула Бересту факел. Чувство беспомощности перед чужим ей миром камня и гор, перед темными подземными путями, не оставляло лесовицу с тех пор, как Берест начал разрывать осыпь. А когда он спустился по веревке и, светя себе факелом, исчез в черном проеме, у Ирицы совсем упало сердце. Она села неподалеку, поплотнее закуталась в плащ и приготовилась ждать.
Хассем видел, что камень у обочины вернулся на прежнее место. Это означало: жди. С тех пор Хассем с тревогой, которая просто разъедала ему сердце, каждый раз отмечал положение валуна.
«На месте. Все еще на месте…» Побег представлялся Хассему бродом через темную реку. Ему нужно шагнуть в воду, и неизвестно — достигнет он другого берега или нет? Может быть, вода сомкнется выше его головы, и он исчезнет, а может, выйдет на другой берег. Если Творец сохранит ему жизнь, значит, у него есть предназначение к свободе.
Спустя почти три недели камень на обочине снова сдвинулся со старой проплешины! Смуглое лицо Хассема побледнело. Завтра… Нет, уже с этой минуты он был беглецом. Хассему казалось, другие невольники оглядываются на него, а надсмотрщики вот-вот закричат: «Не уйдешь!». Юноша опустил голову и шел, глядя под ноги. Ему стало холодно, как будто он в самом деле переходил вброд реку. В штольне Хассем подобрал осколок базальта и незаметно кинул его в траву возле валуна.
