Я никогда не чувствовал себя в одиночестве ни в аэропорту, ни на вокзале. Звуки и запахи путешествующих, пыль, огромные металлические поверхности; спешащие туда-сюда люди, прибытия, отправления и ожидания, текущие в их жилах вместо крови. Отправляясь куда-либо, я всегда стараюсь прибыть на вокзал хотя бы за час до отправления, чтобы посидеть где-нибудь, наслаждаясь этой суетой. Конечно, вы всегда можете пойти на вокзал, сесть там где-нибудь и наслаждаться, но лучше, если вы сами уезжаете куда-то или встречаете кого-то.
Старый венский Вестбанхоф был разрушен во время войны, и здание заменили одной из этих совершенно невыразительных современных коробок. Спасает ее лишь то, что на восемьдесят процентов она из стекла — всюду окна, и где бы вы ни оказались, перед вами открывается панорама города. Прекрасно оказаться там днем и переходить от окна к окну, наблюдая, как солнце проплывает над городом по медленной дуге. Вечером взберешься по широкой центральной лестнице, а оказавшись наверху, внезапно обернешься — и на другой стороне улицы ярко светится кафе «Вестенд», полно народа, во все стороны раскатывают трамваи, и неоновая реклама на домах брызжет в темноту словами, и ты ловишь фразы, напоминающие тебе, что ты в далекой стране. Страхование автомобилей здесь — InterunfallVersicherung, машины — «Пух», «Лада» и «Мерседес». И здесь тоже кока-кола, только тут она Cokemachtmehrdraus![31]
Я выпил чашку кофе в одном из стоячих кафе, а потом начал длительную прогулку по бесконечной платформе к вагону с моим купе. Когда я ступил на перрон, свет в поезде был выключен, но вдруг все огни разом зажглись, как уличные фонари при наступлении темноты. Рабочий и носильщик, одетые в разные оттенки синего, разговаривали и курили, прислонясь к металлической колонне. Поскольку никого больше на перроне не было, я ощутил на себе долгие оценивающие взгляды. До прибытия поезда это была их территория — что это я делаю здесь так рано, этого не положено. Носильщик посмотрел на часы, нахмурился и выбросил сигарету. Они молча разделились, и рабочий подошел к другому краю перрона и забрался в темный вагон первого класса, который, судя по черно-белой табличке, глубокой ночью отправлялся в Остенде, а затем в Лондон.
Вдали промелькнул одинокий черный локомотив и с визгливым гудком скрылся из виду. Перехватив свою большую сумку, я продолжал рассматривать номера вагонов. Я хотел поскорее оказаться в своем купе. Я хотел сидеть на своем месте, поедая приготовленный дома огромный сэндвич и разглядывая новых пассажиров, появляющихся в вагоне.
Одно из окон в моем вагоне было темным. Забираясь по крутым железным ступеням, я заключил с собой пари, что это мое купе. Свет там наверняка сломан, и если мне захочется почитать перед сном, то придется пройти десять вагонов, чтобы отыскать свободное место. В коридоре свет горел, но, как и следовало ожидать, темная дверь оказалась моей. Оба окна в ней были затянуты голубыми занавесками. Святая святых. Нагнувшись, я потянул за ручку двери, но она не поддалась. Я поставил сумку и потянул обеими руками. Никакого толку. Я осмотрелся в поисках кого-нибудь, кто бы мог помочь, но коридор был пуст. Выругавшись, я снова схватился за чертову ручку и потянул со всей силы. Она не поддалась ни на дюйм. Я пнул дверь ногой.
И тут занавески начали раздвигаться. От неожиданности я шагнул назад. Послышалась тихая музыка — тема из «Шехерезады». Темноту разорвала вспыхнувшая спичка. Она медленно двигалась то вправо, то влево, потом замерла. Когда она догорела, на ее месте возник желтый луч фонаря.
Снаружи послышался стук сцепляемых вагонов. Лимонно-желтый свет оставался неподвижен, потом он двинулся и осветил руку в белой перчатке, держащую черный цилиндр. К ней присоединилась вторая белая рука, ухватившая цилиндр с другой стороны, и какое-то мгновение он двигался в такт страстной музыке.
— Сюрприз!
Вспыхнул свет — и передо мной стояла Индия Тейт с бутылкой шампанского в руке. Позади нее Пол в лихо заломленном набекрень цилиндре и клоунских белых перчатках откупоривал другую бутылку. Мне вспомнилась картина в их квартире. Так вот ты какой, Малыш.
— Господи Иисусе, да это вы!
Дверь отодвинулась, и Индия рывком затащила меня в жаркое тесное купе.
— Где чашки, Пол?
— Что вы здесь делаете? А как же ваше кино?
— Успокойся и выпей стаканчик. Разве ты не хочешь немного шампанского на посошок?
Мне хотелось, и она налила мне столько, что пена выплеснулась через край на грязный пол.
— Надеюсь, тебе понравится, Джои. Думаю, это албанское.
Пол, по-прежнему в перчатках, протянул свою чашку. Индия налила и ему.
— Но в чем дело? Вы же пропустите «К северу через северо-запад».
— Да, но мы решили, что ты заслуживаешь достойных проводов. Так что выпьем, и больше не говори об этом. Хочешь верь, хочешь нет, Леннокс, но мы любим тебя больше, чем Кэри Гранта[32].
— Глупости.
— Ты совершенно прав. Хорошо, мы любим тебя почти так же, как Кэри Гранта. А теперь я бы хотела предложить тост за нас троих. Товарищей по оружию.
По узкому коридору у меня за спиной прошел какой-то мужчина. Я слышат его шаги. Индия подняла свою чашку и сказала ему:
— Prosit[33], приятель!
Он не остановился.
— Как бы там ни было, вернемся к тому, что я говорила. Я бы хотела предложить нам всем выпить за поистине чудесную жизнь.
Пол эхом повторил ее слова и закивал в полном согласии. Они повернулись ко мне, высоко подняв свои походные чашки. Я боялся, что мое сердце разорвется.
Иногда австрийская почта работает очень медленно; с одного конца Вены до другого письмо может идти три дня, и я не удивился, получив открытку от Тейтов из города Дрозендорфа, что находится в части страны, называемой Вальдфиртель, через неделю после возвращения из Франкфурта. Тем вечером в поезде, во время нашей вечеринки, они говорили, что собираются туда на несколько дней отдохнуть и расслабиться.
