— Что, сучьи ублюдки, казак не по вашим зубам?
Он взмахнул плетью, ободряя выбившегося из сил мерина:
— Спаслися мы, Акулинушка, верстов пять осталося. Теперь не нагонют…
При виде ускользающей добычи волки бросили терзать мертвых и возобновили преследование. Василько понял, что на этот раз атака будет яростнее, и волки набросятся разом.
Волки настигли быстро. Казак швырнул в них шапку, куль с поклажей — звери не обращали на них никакого внимания. «Самопал бы зарядить…» — мелькнуло в голове, и тут Василько с ужасом заметил, как Акулина, не говоря ни слова, поднялась и выпрыгнула из саней.
«Аку-у-у», — вырвалось из охрипшей глотки. Ошалелый мерин уносил Васильку все дальше от того места, где над окровавленным Акулининым телом жадно урчала сбившаяся стая.
Василько схватил лежащий на санях топор и спрыгнул с саней. «Ужо поквитаемся!» — он тяжело пошел назад, к стае, торопливо расправляющейся с телом его невесты.
Казак медленно подошел к волкам. Над серо-белесыми спинами стоял жуткий хруст разгрызаемых костей — звери рычали, алчно отрывая куски горячей плоти, окуная кровавые морды глубже и глубже в еще живое тело. Василько взмахнул топором, и со всей силы рубанул по хребтине ближайшего к нему переярка. Волк пронзительно взвизгнул, но тут же ' изогнулся и мертвой хваткой вцепился в сапог. Казак попытался сбросить подыхающего зверя, но бесполезно: сведенные смертью челюсти прокусили ногу почти до кости. Василько медленно попятился и увидел, как почти перерубленный пополам переярок стал разваливаться на две части. Волки перестали терзать девушку и стали брать казака в полукруг. Василько явственно увидел на месте пиршества разбросанные остатки тела, обнаженные кости, сизые ленты кишок. Обухом топора он сбил с ноги мертвого волка и протер лезвие о штанину:
— Добро… Кто вослед?
Почти сзади на него прыгнул некрупный, еще не успевший войти в полную силу второй переярок. Василько наотмашь махнул топором, угодив краем молодому волку по зубам. Переярок взвизгнул, отлетая в сугроб. Но тут же поднялся, собираясь вновь напасть на казака. Из его пасти текла кровь, передние зубы были выбиты, нижняя челюсть наполовину рассечена. Василько заметил, как жадно смотрит стая на капающую с волчьей морды кровь, как напряженно к ней принюхиваются, тяжело сглатывают слюни. Мгновение — и двое взрослых волков бросились на переярка, перехватывая ему горло.
— Слава Тебе, всемилостивый Спасе…
Казак перекрестился топором и сплюнул изо рта кровавую жижу. В этот момент он встретился взглядом с Вожаком — огромным, вдвое превосходящим обычных волков. Такого по дороге в Орел зарезал в горящей конюшне Карий. Василько почуял, что Вожака ему не одолеть, явственно ощутил, как целует его в губы смерть.
Матерый, пристально глядя казаку в глаза, оскалился и зарычал. Василько увидел, как волчий нос взлетел кверху, и ему показалось, что зверь над ним смеется.
— Брешешь, бесово отродье, не убоится смерти казак.
Василько взмахнул топором и со всего маху рубанул волка, да промахнулся, не устоял на ногах и, теряя топор в снегу, полетел кубарем вниз. Завалившись в сугроб, заплакал от досады, совсем так же, как в детстве, когда в живых остался только он.
— Давай, сука, кончай! — Василько кинул в матерого снегом. — Не то встану и оторву башку!
Волк, чувствуя превосходство, медлил убивать.
— Поиграть решил, или волчат поучить, как надо человека давить… — Василько встал на ноги, вытаскивая из чехла поясной нож. — У меня во еще какой гостинец припасен. Даст Бог, еще твому сынку брюхо распорю.
Стая не двигалась. Отдышавшись, Василько сам пошел на волков, звери отступили ровно настолько, насколько приблизился к ним человек. Подойдя к телу растерзанной невесты, казак собрал кровавые останки, проталкивая их за пазуху.
Волки неотступно следовали за человеком, не проявляя ни малейшего желания на него напасть. Казак шел, приволакивая прокушенную, истекающую кровью ногу, и что было сил горланил:
Я золото хороню, хороню,
Чисто серебро хороню, хороню,
Я у батюшки в терему, в терему,
Я у матушки во высоком, во высоком.
Гадай, девица, отгадывай,
В какой руке былица?
Василько обернулся и, плюнул в морду идущему следом волку:
Пал, пал перстень
В калину, в малину,
В черную смородину.
Очутился перстень
У боярина молодого,
В гроб положенного…
* * *
Мороз спал, небо задернулось мглистой поволокой, помутилось, скрывая звездную глубину, от земли поднималась поземка.
Василько чувствовал, что потихоньку силы его оставляют, и что он вряд ли сможет пройти еще одну версту. Впрочем, он уже не знал, в какую сторону надо идти, чтобы выйти на человеческое жилище. Он прикоснулся рукою к груди — рубаха склизкая и липкая, кровь просачивалась через разодранный кафтан, стекая большими каплями на снег.
«Акулинушко, а ведь это я тебя погубил, на мне твоя смерть, — казак вытер слезы окровавленной рукою. — Было же счастье, да не уберег его, растерял, как душу на адском торжище. Теперь у меня одна забота — вслед за тобой умирать…»
Волки шли по пятам, как смутные тени. Казак развернулся к ним лицом и показал Вожаку кукиш:
— Думаешь, добровольно дамся? Шалишь, бесова кобыла. Накось, выкуси. Сподобит Господь, еще кого подрежу! Акулину не отдам, я за ней и во ад спущусь, да на свет выведу!
Василько тяжело поплелся вперед, держа перед собой нож, как несут хоругвь во время крестного хода: «Аще и во гроб снизошел еси, безсмертне, но адову разрушил еси силу, и воскрес еси яко победитель, Христе Боже, женам мироносицам вещавый: радуйтеся, и твоим апостолом мир даруяй, падшим подаяй воскресение…»
Светлело. Черный лес исчезал, съеживался, припорошенные снегом разлапые ели и вековые сосны превращались в колышущиеся на ветру волны серебристого ковыля. Вот уже вместо ледяного духа заснеженной Пармы стоит оглушающий аромат зверобоя, шалфея, чабреца, болиголова… Трещат кузнечики, прыгают в стороны из-под босых ног, в вышине кружат бабочки, жужжат пчелы, проносятся стремительные стрекозы. Над головой нет солнца, но его свет проникает повсюду, играя в высокой траве желтыми, розовыми, фиолетовыми, белыми пятнами летнего разноцветия.
«Так вот какой ты, раю мой раю!» — Василько поднес пальцы к глазам, и сквозь них увидел идущую к нему сестру. Арина была такой же, как четверть века назад: юной, загорелой, с прямым дерзким взглядом. Она подошла совсем близко, так, что Василько мог ощутить волнующий запах разгоряченного девичьего тела, и поманила рукой. Василько покорно пошел вслед за ней…
Минуя тяжелые одежды, теплый ветер приятно обдувал тело, ласкал, нежил, и одновременно бодрил, возбуждал, заставляя бежать вслед за ускользающей обнаженной фигурой. Быстрее, быстрее, надо настигнуть, повалить в траву, зацеловать в горячие пухлые губы насмерть…
