Потом случилось ужасное происшествие, заставившее менявозненавидеть императора всем сердцем и потерять всякую веру в него и в егоспособность править.
Этот инцидент имел отношение к храму Изиды. Некий хитрыйзлодей, утверждавший, что он – египетский бог Анубис, соблазнил высокороднуюпоследовательницу Изиды и переспал с ней прямо в храме, совершенно задурив ейголову, – хотя я ума не приложу, как ему это удалось.
Я до сих пор вспоминаю ее как самую глупую женщину в Риме.Но, возможно, я всего не знаю.
Так или иначе, дело было в храме.
А потом этот мужчина, фальшивый Анубис, пошел к тойвысокородной добродетельной женщине и в самых ясных выражениях сообщил о том,что между ними произошло. Она с воплями бросилась к мужу. Разразилсяневероятной силы скандал.
Я в душе порадовалась, что вот уже несколько лет не бывала вхраме.
Но со стороны императора последовали такие ужасные действия,которые мне и не снились.
Храм сровняли с землей. Всех приверженцев культа выслали изРима, некоторых казнили. Всех наших жрецов и жриц распяли, их тела повесили надеревьях, чтобы, как говорили в старом Риме, «умирали медленно и гнилинапоказ».
Отец пришел ко мне в спальню. Приблизившись к маленькомусвятилищу Изиды, он взял статую и швырнул ее о каменный пол. Потом поднял кускипобольше и разбил каждый из них. Он растер их в пыль.
Я лишь молча кивнула.
Вне себя от горя и потрясения, я ожидала, что он станетосуждать меня за старые привычки. Все происходящее повергало меня в ужас.Начались гонения на другие восточные культы. Император собирался отнять правоустраивать святилища у многих храмов по всей Империи.
«Этот человек недостоин быть императором Рима, – сказалотец. – Он согбен под тяжестью жестокости и лишений. Он негибок, скучен истрашится за свою жизнь! Человек, не способный быть императором, не долженстановиться императором. Во всяком случае, не в наше время».
«Может быть, он уйдет в отставку, – печальнопредположила я. – Он усыновил молодого полководца Германика Юлия Цезаря.Ведь это значит, что Германик будет его наследником?»
«Разве прежним наследникам Августа усыновление пошло напользу?»
«Что ты имеешь в виду?»
«Подумай головой, – сказал отец. – Нельзя большепритворяться, что мы живем в Республике. Необходимо определись статусимператора и пределы его полномочий! Необходимо создать схему наследования,исключающую убийство».
Я попыталась его успокоить.
«Отец, давай уедем из Рима. Поселимся в нашем доме вТоскане. Там всегда так хорошо!»
«В том-то и дело, что мы не можем уехать, Лидия. Я долженоставаться здесь. Должен хранить верность своему императору. Ради семьи. Яобязан выступить в сенате».
Через несколько месяцев Тиберий отослал своего молодого икрасивого племянника Германика Юлия Цезаря на Восток, чтобы убрать подальше отнизкопоклонничества и лести римлян. Как я уже говорила, люди высказывалисьначистоту.
Предполагалось, что Германик; будет наследовать Тиберию. НоТиберий оказался слишком завистлив, чтобы слушать, как толпа восхваляетГерманика за его боевые заслуги. Он хотел удалить его из Рима.
Таким образом, довольно обаятельный и соблазнительныймолодой полководец отправился на Восток, в Сирию, и исчез с любящих глазримского народа, из сердца Империи, где городская толпа вершила судьбы мира.
Рано или поздно начнется новая северная кампания, поняли мы.Германик в ходе последней кампании нанес сильный удар по германским племенам.
За обеденным столом мне в животрепещущих подробностяхповедали об этом братья.
Они рассказали, как вернулись, чтобы отомстить за страшноеизбиение полководца Вара и его войск в Тевтобургском лесу. Если их призовут ещераз, можно закончить дело, и мои братья согласны отправиться в поход. Онипринадлежали к числу тех старомодных патрициев, которые всегда готовы былисражаться.
Тем временем поползли слухи, что делатории, печальноизвестные шпионы преторианской гвардии, кладут себе в карман треть состояниятех, на кого доносят.
Я сочла это ужасным, но отец лишь покачал головой.
«Это началось еще при Августе».
«Да, отец, – ответила я, – но тогда предательствомсчитались поступки, не слова».
«Тем больше причин молчать. – Он устало откинулся наспинку ложа. – Лидия, спой мне. Доставай лиру. Сочини какую-нибудь смешнуюэпическую поэму. Давно уже я тебя не слушал».
«Я уже вышла из этого возраста», – ответила я,вспоминая глупые, непристойные сатиры на Гомера, которые я раньше придумывалатак быстро и легко и которыми все восхищались. Но его просьба меня крайнеобрадовала.
Я так явственно помню ту ночь, что не могу оторваться отизложения, несмотря на то что знаю, какие страдания мне предстоит описатьдалее.
Что такое письменная речь? Дэвид, ты увидишь, что я задамэтот вопрос не один раз, ибо с каждой заполненной страницей я понимаю всебольше и больше – я отчетливо вижу многое из того, что прежде оставалосьнедоступным моему разуму, и потому я скорее витала в мечтах, чем действительножила.
В ту ночь я все-таки сочинила очень забавную поэму. Отецпосмеялся. Он заснул прямо на кушетке. А потом заговорил как в трансе:
«Лидия, ты не должна из-за меня оставаться всю жизньодинокой. Выйди замуж по любви! Нельзя сдаваться!»
Когда я обернулась к нему, он уже снова ровно дышал.
Через две недели – или через месяц – наша спокойная жизньвнезапно закончилась.
Однажды я вернулась домой и обнаружила, что дом совершеннопуст, если не считать двух перепуганных старых рабов – рабов, вдействительности принадлежавших моему брату Антонию; они впустили меня и крепкозаперли дверь на засов.
Я прошла через огромный вестибюль в перистиль и в гостиную.Мне открылось удивительное зрелище.
Отец был в полном боевом облачении, он вооружился мечом икинжалом, не хватало только щита. Он даже нашел свой красный плащ. Блестелотполированный нагрудник.
Он пристально смотрел в пол, и не без причины – весь пол былперекопан и на свет извлекли очаг, которым пользовалось когда-то очень давно неодно поколение нашего рода. В глубокой древности наш дом начался именно с этойкомнаты, и вся семья собиралась вокруг очага, чтобы обедать или молиться.
Я его никогда не видела. У нас были домашние святилища, ноэтот гигантский круг из обгорелых камней поразил меня до глубины души.Обнажился даже пепел. Очаг производил впечатление зловещего и одновременносвященного места.
