— Ты тоже хочешь повеселить меня новостями, Джим? — Кэррингтон посмотрел на Бриджера.
— Я видел у нескольких индейцев бочонки с порохом, — проговорил Джим, щурясь. — Это армейский порох, полковник. Не знаю, кто продал его, но кто-то это сделал. Можете быть уверены…
— Чёрт подери этих свиней! — Кэррингтон обернулся к женщинам и покачал головой. — Простите мне эту мою несдержанность, но иногда я просто сгораю от злости… Поехали, Джим. Надо разобраться во всём этом бардаке…
Повсюду сновали индейцы. Одни были одеты, другие полуголые, на третьих же не было ничего, кроме набедренной повязки. Маленькие дети бродили вокруг своих родителей совершенно голые, некоторые сосали леденцы, то ли купленные, то ли украденные в лавке. Молодые индеанки мило улыбались солдатам и просили дать им кружку риса, сахара, кофе, муки. Они быстро рассыпали поданное им по сумкам и принимались просить опять. Мужчины не обращали внимания на поведение своих жён. Они считали такое попрошайничество вполне нормальным.
— Ваште, ваште, — слышалось отовсюду.
— Это обычные цыгане, — разочарованно проговорила миссис Трублад, наклоняясь к уху Маргариты Кэррингтон, — они грязны, и от них дурно пахнет. Где же их сказочная гордость, о которой написано столько книг?
Иногда перед женщинами останавливался какой-нибудь коричневый от солнца воин и быстрыми жестами что-то объяснял, не произнося ни слова.
— Чего им надо? — недоумевала Кэтрин.
— Понятия не имею, — отвечала Кэррингтон и, выразительно пожимая плечами, показывала дикарям, что их жесты ровным счётом ничего не значили для белых женщин, поэтому объясняться таким образом не имело смысла.
— Какими глупыми они кажутся, — проговорила Кэтрин, оглядывая индейцев, которые, похоже, посмеивались над непонятливостью белых женщин. — А как от них пахнет, Марго, почти воняет!
— Ещё бы, дорогая моя. Взгляните на их волосы, на них намазано столько медвежьего жира, что косы весят целый пуд.
— Зачем они так мажутся? На этот жир страшно налипает пыль.
— Должно быть, это считается у них своего рода шиком. Впрочем, я не знаю. Надо спросить у Джима.
— Этот Бриджер кажется мне ничуть не умнее краснокожих… Ой, а это что ещё за особы? — Кэтрин кивком головы указала на двух белых женщин, которые неторопливо подошли к солдатам, покачивая бёдрами.
— Похоже, это проститутки, — предположила Маргарита.
— Неужели в форте есть проститутки? — не удержалась и воскликнула Нэнси из-за плеча хозяйки.
— От них пахнет псиной, — Кэтрин Трублад скривила лицо, — не человеком, не женщиной, а псиной.
— Будьте снисходительной, дорогая, — ответила Марго. — Эти жалкие существа — тоже женщины и тоже хотят любви.
— Эти… они не люди, — решительно проговорила Кэтрин. — Их невозможно любить человеческой любовью. Собаку тоже можно любить, ласкать её, играть с нею, кормить заботиться. Но не как человека любить, а как собаку.
Кэтрин Трублад тряхнула головой, как бы ставя окончательную точку.
— Нэнси, — Маргарита повернулась к девушке, — Кэтрин сказала мне, что ты ведёшь дневник?
— Да, мадам.
— Ты непременно должна занести туда впечатления о сегодняшней нашей остановке, о дикарях и даже об этих несчастных женщинах, вынужденных торговать своим телом в этих диких местах.
* * *
«Воскресенье, 17 июня, 1866. Покинули форт Ларами и остановились на берегу реки Платт возле ранчо, которое носит название Девятая Миля. На расстоянии примерно шестидесяти миль отсюда возвышался пик Ларами. Я слышала от Джима Бриджера, что форт Ларами — излюбленное место многих торговцев и фермеров, женатых на индеанках. Здесь постоянно находится множество индейцев. Джим рассказал, что обычно форт Ларами очень приветлив, но этого, к сожалению, нельзя сказать о тех днях, которые мы провели возле форта. Индейцы очень недовольны тем, что Кэррингтон ведёт экспедицию в самое сердце их страны. Это, оказывается, противоречит всем заключённым с туземцами соглашениям.
Меня очень удивляет, что взрослые люди не могут договориться. Быть может, ни одна из сторон просто не желает прийти к нерушимому союзу? Всего этого я понять не могу, из-за чего на душе лежит лёгкая тень беспокойства. Но эта тень не способна заглушить яркие впечатления от нашего путешествия.
Наш обоз состоит из двухсот двадцати шести фургонов, запряжённых мулами. Помимо них, имеются также медицинские повозки. И ещё оркестр из тридцати человек. Можно легко представить, что думают о нашем походе дикари. Они наверняка полагают, что мы отправляемся навеки обосноваться на их земле.
Эта страна удивительно красива. Пусть индейцы нас и не приветствуют, но природа не противится нашему вторжению: пахнет цветами, отовсюду льётся пение птиц, шныряют лисицы и койоты, то и дело на глаза попадаются величавые олени и стада могучих бизонов. Природа будто бы похваляется своими богатствами. Здесь просто рай земной. Иногда меня охватывает чувство блаженства!
18 июня. Сегодня утром долго разговаривала с Тимом. Мне кажется, что я перестаю понимать его. Он чем-то сильно раздражён, но я не могу разобраться, чем именно. Не могу занести его слова в мой дневник, ибо никакой внятной мысли я от Тима не услышала. Сегодня он совсем не похож на того Тима, которому я отдала моё девичье сердце.
В три часа дня просигналил горн, и мы выдвинулись из Девятой Мили. Проехали мимо сухого притока Тёплого Ключа, мимо Ручья Горького Тополя и через шестнадцать миль остановились на Малом Горьком Тополе. Здесь полным-полно тенистых деревьев, воды и травы. Трава очень высокая и шумная на ветру. Глядя на эти заросли, я невольно погружаюсь в детство: тогда всё казалось громадным и сказочным. Здесь, на берегу Горького Тополя, меня окутал дух давно забытой сказки.
19 июня. После восемнадцати миль пути остановились близ прекрасного ущелья, по которому река Платт течёт из Скалистых Гор.
Старый Джим Бриджер ведёт себя настороженно, постоянно осматривается и указывает нам на горы, мол, там наверняка притаились злые дикари. Все посмеиваются над этим пропахшим дымом человеком. Все вокруг думают, что он специально преувеличивает опасность, желая тем самым повысить собственную значимость. Мне тоже кажется, что он сгущает краски: индейцы ведь не проявляют никакой враждебности, несмотря на высказанные ими в форте Ларами угрозы. Старый Джим иногда напоминает мне ворчливого гнома из детских рассказов про Эльфов, хмурится седыми бровями, грозит пальцем и пугает несмышлёных детишек.
20 июня. Добрались до паромной переправы, которой владеет некий мистер Милс. Владелец парома сообщил, что за день до нашего прибытия поутру нагрянули индейцы и угнали с его пастбища десять голов рогатого скота. С Милсом живёт жена, она из Лакотов; помимо этой индеанки, при Милсе живёт ещё один дикарь по имени Кривой Корень, который помогает ему вести хозяйство. Кривой Корень тоже из Лакотов. Он отправился по следам угонщиков и сумел незаметно увести у них обратно семь коров из десяти угнанных. Он утверждает, что угонщики были Оглалы из группы вождя по имени Красное Облако. Эту группировку воинственного племени Лакотов называют Плохими Лицами.
