Свежее сено, костер, в котором сжигают сушняк с огорода, едва уловимые нотки сдобной выпечки. Последнее было более чем логично — не самостоятельно ведь ученик колдуна булочки печет. Хотя не удивлюсь, если может.
Высовываться было слегка страшно, но необходимо. Впрочем, я не собиралась выходить к людям со словами: «я пришла к вам с миром, меняю шершней на варенье с хозяйской кухни». В моих планах было тихо наблюдать из ближайших кустов. Разведать обстановку, как сказал бы отец.
Удобные кусты нашлись. И деревеньку из них было видно пусть и не как на ладони, но все же достаточно. Я насчитала пятнадцать деревянных, но добротных изб. Это только те, которые были видны. Наверняка их в несколько раз больше.
У каждого дома был небольшой огород, откуда-то доносилось мычание, блеянье, кудахтанье. То есть животных тут тоже одомашнили. Опять же, логично. Откуда бы в замке взялось молоко? Да и другие продукты.
Неужели все эти люди когда-то пришли точно так же наниматься к колдуну, как и я. Тогда почему я живу в замке, а не в этой деревне среди таких же бедолаг? И почему Леон так настоятельно советовал не заходить и не знакомиться с местными?
Увы, ответ на последний вопрос я узнала слишком быстро.
За спиной хрустнула ветка, заставив резко обернуться.
— Ба! Кто у нас тут?
Сиплый голос заправского пьяницы отлично сочетался с внешностью говорившего. Тучный мужик в рваной и грязной одежде имел весьма потрепанный вид. Маленькие глазки, один из которых был уже кем-то подбит, сально оглядывали мое платье.
Ситуация — хуже не придумаешь. Но не будет же он ничего делать так близко к деревне. Верно?
— Лонни, посмотри, какая пташка к нам залетела.
Показался искомый Лонни, который мало чем отличался от первого мужика. Они были неуловимо похожи, как братья, хоть и явно не ими не являлись. Скорее их объединял образ жизни, неопрятный вид, и полное отсутствие любого человеческого сочувствия во взгляде.
— Неужто к колдуну ходила? А чего тогда сидишь в кустах, в деревню не заходишь. Мы бы тебя приветили по-всякому.
Пока Лонни говорил, тот, которого я окрестила первым мужиком, подошел ко мне. Настолько близко, что я почувствовала запах застарелого перегара, пота, кислой капусты и лука.
Начало мутить, но какой-то непонятный ступор не давал ни убежать, ни закричать. Я замерла, как будто передо мной были два хищника, которые могут наброситься от любого движения. Но все инстинкты кричали о том, что они еще хуже.
— Ты погляди, какая тоненькая.
С этими словами первый мужчин схватил меня за талию своими огромными грязными руками. И вот тут я отмерла, начав кричать.
— Отстань! Не тронь меня!
— Да не рыпайся, птичка. Мы ж тебе ничего плохого не сделаем, — мерзко улыбнулся он. — Приветим только. Тебе понравится, вот увидишь.
Поняв, о чем он говорит, я закричала уже всерьез.
— Помогите! На помощь!!!
Мужики только рассмеялись. Первый сначала пробовал тащить меня на буксире, но потом ему надоели мои попытки сопротивления и он закинул меня себе на плечо, не забыв шлепнуть по заду, как строптивую лошадь.
Мутить начало с новой силой. Я надрывалась, пытаясь докричаться хоть до кого-нибудь. Здесь же рядом люди! Деревня, дома. Неужели никто не придет на помощь?
Путь был недолгим. Меня просто оттащили еще на пару сотен метров от деревни, сгрузив на траву. Больше на сальные шутки они не разменивались. По моему телу начали шарить четыре руки, сжимая, щупая, срывая одежду. Я извивалась, визжа, как поросенок на бойне, кусалась, лягалась. Одному из них — без понятия кому именно, — я попала в какое-то, очевидно, уязвимое место. Он охнул, и на секунду выпустил меня из рук. Но ненадолго. Через пару секунд я получила пощечину.
О, это была совсем не та пощечина, что влепила мне мать. Голова качнулась назад, а в глазах потемнело. Если бы я уже не лежала на земле, непременно упала бы. Но я все равно продолжала бороться, хотя они уже разорвали мою юбку, и нижнее белье. Один из них уже развязывал шнурок на штанах, пока другой прижимал к земле мои руки.
Как вдруг все закончилось. Я даже сразу не поняла, что произошло. Продолжила извиваться по земле, не замечая, что меня больше никто не держит. А потом увидела сквозь пелену слез, что мужики стоят на коленях, спиной ко мне, и подвывают от боли.
— Что здесь происходит?
Над ними возвышался Шаттенхард. Все в том же черном балахоне. Из-под капюшона были видны только фиолетовые глаза, которые сегодня как-то особенно злобно горели.
— Ничего, Владыка. Мы тут просто бабу повалять думали. Мы б потом заплатили.
Ответ не очень понравился колдуну. По крайней мере, мужики начали скулить сильнее. Впрочем, из-под капюшона раздавался все такой же до дрожи спокойный голос.
— Кому?
— Что?
— Кому бы вы заплатили?
Ответа не последовало. Возможно потому, что мужики уже не скулили. Они упали на землю, корчась от боли. А ведь колдун даже не читал никаких заклинаний и пассов не делал.
— Ей? Ее жизнь принадлежит мне.
Ну все, меня точно убьют. Если не эти мужики, то Шаттенхард.
— Как и ваша, — добавил он.
А вот теперь он сделал один сложный пасс рукой, затянутой в черную перчатку. Мне показалось, что слышу едва уловимый шепот, доносящийся из-под капюшона.
— Отвернись.
Я не сразу поняла, что это было адресовано мне. А когда поняла, все равно не стала повиноваться. Мужики закричали. Их кожа вздувалась волдырями, а затем слезала прямо у меня на глазах. Плоть как будто начала гнить, причем за считанные секунды.
Около минуты на поляне стоял нечеловеческий крик, а затем все стихло.
Нет, они все еще корчились, просто кричать уже не могли. Это продолжалось еще несколько минут, пока от мужиков не остались только кучки гниющего мяса, по которым невозможно было определить, что когда-то это было человеком.
Я смотрела на все это с каким-то особым удовольствием. Хоть и задыхалась от ужаса. Только когда магия перестала подрагивать на телах, я отвела взгляд. И согнулась в рвотном позыве.
Хорошо, что меня вырвало не на колдуна.
Это была последняя здравая мысль перед тем, как я отключилась.
* * *
В себя я приходила долго, отрывками. Перед глазами мелькали образы, но полностью очнуться не получалось. А когда удалось, я подскочила, начав по инерции отползать назад.
Я не сразу поняла, где нахожусь. Но ясно было одно — я уже не в лесу, а в замке, в какой-то очень просторной комнате лежу на
