которые на основе анализа источников приводит американский историк Ф. Старр: «Доля умерших в Самарканде – городе, с которым обошлись относительно мягко, – составляла около трех четвертей всего населения. Несмотря на то что 30 000 ремесленников были взяты в плен, тысячи женщин порабощены, список погибших все равно составлял около 70 000 человек. Джувайни, монгольский придворный историк из Нишапура, сообщал, что группа выживших представителей знати в Мерве считала тела убитых 13 дней и ночей и насчитала около 1,3 миллиона умерших. Более осторожные современные подсчеты все же приравнивают потери в одном только этом городе, крупнейшем на земле на тот момент, к 700 000 человек. Аналогичные источники сообщают, что количество убитых в Нишапуре и Герате также составило более одного миллиона. Частичный список других разрушенных центральноазиатских городов, по которым у нас нет даже преувеличенных данных, включает Фараб (Отрар), Гургандж, Шаш (Ташкент), Баласагун, Узген, Ходжент, Бамиан, Кабул и Термез»[52].
С непосредственными потерями военного времени были связаны и ближайшие последствия этих походов для экономики, демографии и культуры русских земель. Историки обращают внимание на то, что в течение первых двух лет после нашествия Батыя процесс восстановления на Руси происходил достаточно интенсивно: «В свои сожженные столицы въезжали с дружинами и ближними боярами „избывшие нашествие князья“. Летописцы сообщают о восстановлении городов, о новом заселении сел и деревень. Князь Ярослав Всеволодович, брат убитого на реке Сить великого князя Юрия, „седе на столе в Володимире“, а его младшие братья – Святослав и Иван – в Суздале»[53]. Другими словами, можно согласиться с историком в том, что «нет необходимости преуменьшать трагедию Руси и русского народа, но нет основания преувеличивать последствия ее»[54].
«В год 6746 (1238). Ярослав, сын великого Всеволода, занял стол во Владимире. И была радость великая среди христиан, которых Бог избавил рукой своей крепкой от безбожных татар. И начал князь творить суд, как говорит пророк: „Боже, даруй царю твой суд, и сыну царя твою правду – да судит праведно людей твоих и нищих твоих на суде“. И потом он утвердился на своем честном княжении. В тот же год великий князь Ярослав отдал Суздаль брату своему Святославу. В тот же год отдал Ярослав Ивану Стародуб. В тот же год было мирно»[55].
Особым оказалось влияние военного поражения от татар на политический кругозор и самоидентификацию народа, а также на природу отношений между отдельными землями-княжениями. Мы уже обращали внимание на то, что по мнению авторитетных историков военные потрясения середины XIII в. и установление даннической зависимости от Орды привели к качественным изменениям в природе и содержании взаимодействия отдельных земель-княжений и их правящих домов между собой. Важнейшим изменением здесь становится завершение процесса формирования на Русском Северо-Востоке фактически самостоятельных государств, подчинение которых великому князю Владимирскому имело формальный характер. «Агония великокняжеской власти» в последней четверти XIII столетия, на которую обращают внимание практически все авторы, стала закономерным завершением этой формы внутриполитической организации русского общества и открыла дорогу возникновению новых форм, более приспособленных для решения внешнеполитических задач.
При этом политический кругозор русских правителей объективно расширился по сравнению с их предшественниками. В первую очередь, потому что они должны были действовать с позиции сравнительной слабости и в намного более комплексном, чем ранее, международном окружении. Другими словами, экзистенциальная угроза со стороны Орды и постоянное беспокойство на западном направлении создавали условия для более интенсивного процесса «взросления» русской государственности, по сравнению с предшествовавшими достаточно спокойными периодами. Теперь владимирские, тверские или московские правители и городские общины должны были учитывать в своих действиях факторы как внутреннего, так и внешнего характера.
В интенсивном взаимодействии с несколькими грозными противниками усиливается самоидентификация русского народа и его правящей элиты, чему также способствует деятельность церкви, а принимаемые политические решения приобретают новое качество. Рассуждая о последствиях правления Александра Невского, современные историки отмечают: «Александром Невским (как и митрополитом) руководили „соображения реальной политики“. Александр стремился остановить „развивающийся по нарастающей процесс образования все новых и новых суверенных и полусуверенных от центра общин“ с помощью сильной публичной власти, которая должна была выступить органом „объединенного территориально и административно союза волостей“. Т. е. речь в данном случае идет, не более и не менее, как о попытке формирования единого государственного пространства на территории Северной Руси»[56]. Таким образом, мы видим, что внешнеполитический кризис середины XIII в. создает импульс для движения общества в сторону новой формы государственности, и процессы, что в обычных условиях были борьбой за увеличение собственного могущества, оказываются помещенными в новый историко-пространственный контекст.
Иноземные нашествия, особенно монгольское, вместо того чтобы стать тормозом на пути формирования единой русской государственности, объективно способствовали созданию для нее нового фундамента. Но не сугубо материального (в форме военного могущества одной из земель-княжений), а на гораздо более прочной основе – в виде целей, намного больших, чем стремление отдельных правителей к расширению своей власти. Поэтому в последующем возникшее на основе прототипа в виде наиболее конкурентоспособного Московского княжества русское государство приобретает уже намного более целостную идентичность. Подводя итог, можно сказать, что иноземные вторжения середины XIII в. не привели к гибели русской государственности, но стали потрясением, реакция на которое привела к новому этапу развития. При этом существовавшее на Руси политическое устройство на западном направлении не оказалось препятствием для успешной борьбы с крестоносной агрессией и вторжениями шведов, а на Востоке именно оно стало причиной военного поражения и наступления продолжительного периода даннической зависимости от монголо-татарского государства Золотой Орды.
Орда
Как мы знаем, поражение, которое русские земли-княжения потерпели в ходе монгольского нашествия в 1237–1241 гг., было очень тяжелым и несопоставимым по своим последствиям с иными иноземными вторжениями. Но русская государственность не погибла, как это произошло в Китае, Средней Азии, Иране или на Кавказе. Там монгольские завоеватели установили свое прямое правление, основали династии и новые формы государственности, впоследствии эволюционировавшие под влиянием местных условий и привнесенных монголами обычаев. Фактический суверенитет русских земель со своим самоуправлением и контролем внешних дел сохранился. Даже само понятие «даннические отношения», наиболее корректное для описания формы взаимодействия Руси и Орды в последующие пару столетий, указывает на то, что прямое подчинение не возникло.
Историк отмечает: «Татары первоначально попытались ввести жесткий режим зависимости. Однако уже в начале 60-х гг. – после крупных выступлений горожан на Северо-Востоке Руси – от тотального откупничества ордынцы вынуждены были отказаться. Не имея достаточных возможностей для содержания постоянных воинских контингентов на Руси, встретившись с организованным сопротивлением, столкнувшись во многом с непривычными природными условиями
