убежденных коммунистов, которые делают благое дело. И если я могу помочь им, то я буду им помогать в меру своих скудных возможностей. Но ты так и не ответила, умеешь ли ты стрелять.
– Умею. Меня брат научил.
– Тогда у меня для тебя кое-что есть. Подожди-ка.
Он поднялся и вышел, а я осталась сидеть у огня, чувствуя себя по-дурацки. Дон Ансельмо вернулся, наверное, через пару минут, но мне казалось, что времени прошло больше. Войдя, он со стуком закрыл за собой дверь.
– Держи. Я не сразу нашел патроны к нему. – Дон Ансельмо достал из кармана маленький револьвер и протянул его мне.
Револьвер выглядел просто глупо – смехотворная курносая штучка вроде тех, которые в девятнадцатом веке иные дамы носили в ридикюле.
– Выглядит нелепо, я знаю, – сказал дон Ансельмо. – Но мне точно известно, что он лучше, чем ничего. А ты без труда сможешь спрятать его где-нибудь… э-э… под одеждой. Если ты станешь носить его с собой, мне будет легче.
Я еле сдержала смех. Чуть не сказала, что не понимаю, как вообще можно застрелить кого-нибудь из этой старомодной игрушки, если только враг не окажется прямо у меня перед носом. В какую же переделку надо попасть? Но потом до меня дошло, в какую переделку мне надо попасть, чтобы пришлось стрелять в упор; я протянула руку, и дон Ансельмо вложил револьвер мне в ладонь.
Потом он снова полез в карман, вынул кожаный мешочек, и я протянула другую руку. В мешочке были крохотные патроны.
– Спасибо, – сказала я, потому что ничего больше не смогла придумать. – Спасибо, что дали мне его. И спасибо за… – Мне хотелось сказать «за то, что вы мне доверяете, за то, что говорите со мной как со взрослым человеком, с товарищем». – За гостеприимство, – закончила я.
– В доме моего Отца много углов, – проговорил дон Ансельмо.
Клянусь – в этот момент я услышала, как прямо над нами кто-то ходит. Может, я додумала эту деталь задним числом, ведь только позже, много позже я узнала, что отважный старый священник открыл свой дом для всех, кто в этом нуждался. Солдаты союзных войск, раненые партизаны, евреи, бежавшие от ареста, – все они в какой-то момент попадали в Ромитуццо и пережидали опасность в одной из верхних комнат.
В ту ночь я сидела на краю постели, разглядывая нелепую вещицу. Я и поныне верю, что дон Ансельмо дал мне ее для самозащиты. Он был хорошим человеком и добрым пастырем, а самоубийство в те дни считалось непростительным грехом. Дон Ансельмо никогда не толкнул бы меня на этот путь. Но я с леденящей ясностью сознавала, что если меня схватят немцы или фашисты, пытаться бежать бесполезно. Мне придется приставить дуло к собственному виску.
С того дня и до самого Освобождения я носила револьвер в лифчике. Конечно, мне не пришлось стрелять из него. Я ведь сейчас с вами, верно? Но после войны прошло много лет, мои дети успели стать взрослыми – а я все еще спрашивала себя, как бы я поступила, если бы меня схватили. Хватило бы мне решимости действовать быстро – или я привела бы гестапо к дверям дона Ансельмо? Мне хочется думать, что хватило бы. Мне хочется думать, что Господь все понял бы.
7
Тори
– Ma non ha nessuno a Firenze?[13] – Федерика, хозяйка квартиры, бросает на меня косой взгляд.
С головы до ног в черном, седое каре стального оттенка, красная помада, стразов на дизайнерских кроссовках еще больше, чем у Кьяры. Они с Кьярой говорят уже минут двадцать, а мы с Марко пристроились у окна, делая вид, что не слушаем. Предполагалось, что мы просто подпишем контракт, но получились настоящие переговоры.
– Niente fidanzato, niente parenti, niente amici?[14]
– Она спрашивает, правда ли у вас во Флоренции никого нет, – переводит Марко. – Ни партнера, ни родственников, ни друзей…
– Я поняла, – прерываю я, а Кьяра тем временем что-то тихо и быстро говорит Федерике. – Это плохо?
– Нет-нет. Она просто тревожится за вас. Я так думаю.
– Ma non parla neanche italiano, lei[15], – продолжает Федерика.
Я не могу пустить дело на самотек. Как это я не говорю по-итальянски? Кашлянув, я объявляю:
– Il mio italiano ѐ un po’ arrugginito, ma sto reimparando[16].
Все улыбаются, хотя Федерика – несколько сконфуженно.
– Tori ѐ brava, – бодро свидетельствует Кьяра в мою пользу. – Fa la scrittrice[17].
В комнате словно холодает.
– Scrittrice? – с легким ужасом в голосе произносит Федерика и буравит взглядом лежащую на кухонной стойке папку (счета за несколько лет, справка о состоянии банковского счета, а также моя последняя налоговая декларация), как будто папка может испариться.
– Giornalista, – вставляет Марко, но Федерика и Кьяра уже с головой ушли в переговоры. Папка снова открыта, документы разложены по всей стойке.
Я бросаю тревожный взгляд на Марко и шиплю:
– Писательница – это что, плохо?
– Да нет. У нас во Флоренции писателей любят.
– Тогда с чего такая суета?
– Потому что мы знаем, сколько платят писателям. А выселить жильца по итальянским законам невероятно трудно. – Марко вздергивает бровь.
Он что, шутит? Или нет?
Я оглядываюсь на Федерику и Кьяру. Они о чем-то оживленно говорят – похоже, даже спорят. Меня охватывает настоящая паника. Марко берет меня за руку:
– Это ритуальный танец. Иногда подписание контракта проходит без эксцессов, а иногда бывает как сейчас. Ничего личного.
– Я уже выписалась из отеля. И чемоданы привезла.
– Все будет хорошо. Поверьте мне.
Так и выходит. Депозит посчитан и пересчитан. Мы с Федерикой ставим свои подписи на каждой странице распечатанного в трех экземплярах договора, мне возвращают мою папку и дают еще одну – с копиями коммунальных счетов, которые мне предстоит переделать на свое имя («Я этим займусь», – обещает Кьяра). Я получаю пароль от вайфая, пачку инструкций к бытовой технике, а также длинный список с указаниями на предмет того, куда, как, когда и какой мусор выбрасывать. Мне демонстрируют небольшую потертость на подоконнике в спальне и пятнышко в углу ванной, где треснула плитка и трещину пришлось замазать. После чего вручают две связки ключей, показывают, как обращаться с задвижкой, и объясняют, как работает термостат, хотя объяснений я не понимаю. Наконец Федерика целует меня в обе щеки, произносит: «Добро пожаловать во Флоренцию», выдает поток инструкций Кьяре и уносится, крикнув «Arrivederci!».
– Боже мой! – спохватывается Кьяра. – Мне пора бежать. Тори, я зарегистрирую договор, а потом просто зайдите и подпишите пару бумажек для коммунальщиков. Я вам позвоню, хорошо? И если что –
