такие, накачанные и одеты одинаково, вроде как охрана. А потом смотрю – посредине зала камень не камень, стол не стол, ложе, в общем, черным бархатом прикрытое, а на нем баба голая лежит. И возле нее какая-то толчея, а потом все как завоют: «Приди, приди к нам, о, несравненная Геката! Мы, твои слуги, ждем тебя давно!» Ой, забыла вам сказать, что это заведение называлось «Слуги Гекаты». В общем, поют они, орут на разные голоса, и вдруг одна как ткнет эту бабу голую ножом со всего размаха, а потом и вторая. И кровь как польется…
– Ужас какой! – ахнула Мария. – Так они ее убили прямо у тебя на глазах?
– Да ну что ты! Мой-то спутник смотрит на меня, думает, я сейчас заору от ужаса. А я какие романы пишу? Жесткие, кровожадные. Так что знаю, куда человека ударить можно, чтобы из него столько крови вышло. А эта баба даже не дернулась, а если уже покойница, то откуда тогда кровь? Да еще так красиво, фонтаном. Ну, подошла я поближе, пока они там орали, пощупала бабу эту…
– И что оказалось? – полюбопытствовала Надежда.
– Полная туфта! Манекен это! И кровь, ясное дело, ненастоящая. Взрослые люди в игрушки играют.
– Ну надо же! – усмехнулась Надежда Николаевна.
– Ага. Ну тут я как раз эту Альбинку и увидела. Это она ножом манекен пыряла. А потом на корпоративе и спросила, мол, что она тут делает? А она так плечами пожала – вы ошиблись, говорит. С чего это я ошиблась? У меня память вообще-то хорошая, только после того корпоратива все почему-то из головы вылетело…
Тут Варвара положила голову на стол и захрапела.
– Ой, что делать? – испугалась Мария. – Этак она до утра у нас проспит?
– Спокойно! – Надежда встала и с удивлением обнаружила, что комната покачнулась. Надо же, вроде и не пили почти, в ящик выливали… – Слушай, пойдем-ка домой! – она осторожно потрясла Варвару за чугунное плечо.
Никакого ответа.
– И как назло ее номер далеко, – вздохнула Мария, – в самом конце коридора.
– Надо идти! – решила Надежда Николаевна. – Пока она окончательно не скопытилась. Заходи с той стороны. На счет три… взяли! Варя, домой пора, посидели и будет…
Надо отдать должное Варваре: она самостоятельно перебирала ногами и не висела на подругах всей своей немалой тяжестью. Так что они благополучно выбрались в коридор и пошли потихоньку, радуясь, что никто не встретился по пути. Но когда преодолели уже половину пути и Надежда понадеялась, что все обойдется, открылась одна из дверей, в коридор высунулся Волчок и, тут уразумев ситуацию, завопил радостным голосом:
– Варвара! И где ж ты так нализалась?
– Да мы вот тут… – Надежда Николаевна замолчала, потому что голос предательски дрожал.
– Вижу! – сурово произнес Волчок, оглядев компанию. – Все трое хороши!
– Виленыч! – Варвара вдруг очнулась и полезла обниматься. – Ты мне друг или нет? Скажи прямо!
– Друг, друг, – пропыхтел полузадушенный Волчок и махнул подругам рукой: – Идите уж к себе, сам ее доведу…
Но Варвара идти не хотела: встала на месте, как осел на перевале, и запела густым басом:
– «О скалы грозные дробятся с ревом волны… И с белой пеною крутясь, бегут назад…» Виленыч, подпевай!
– А вот пойдем, тогда и споем!
– Далась им эта ария варяжского гостя! – сказала Мария, глядя парочке вслед.
Варвара почти не опиралась на спутника, шла сама, самозабвенно выводя арию. На словах: «Мы в море родились, умрем на море»! – они достигли нужной двери.
Надежда с Марией выдохнули с облегчением и побрели к себе.
Каменистая дорога была едва различима. Путник в поношенном дорожном плаще шел по ней, опираясь на посох и вглядываясь в темноту. На плече у него висела невзрачная дорожная котомка.
Когда впереди показалось какое-то темное изваяние, он остановился, чтобы перевести дыхание, и проговорил:
– Слава богине, кажется, я пришел!
В это время из темноты выступили две тени.
– Смотри-ка, Кадык, – проговорил один из обитателей ночи, – к нам кто-то пожаловал. А я уж и не надеялся…
– Я говорил тебе, Бурдюк, что сегодня ночью мы чем-нибудь поживимся!
Оба головореза двинулись к одинокому путнику, и один из них, тот, кого спутник называл Кадык, обратился к нему фальшиво-жалобным голосом:
– Дяденька, подай страдальцу на пропитание! Я трое суток ничего не ел!
– Я подал бы, да у меня самого ничего нет.
– А ведь ты врешь, дяденька! Вон у тебя котомка – в ней наверняка что-то есть!
– А ну, отдавай котомку! – вступил в разговор второй бродяга по кличке Бурдюк.
– И хотел бы – да не могу. То, что в котомке – не мое.
– Тем более отдавай! Зачем тебе беречь чужое?
– Ох, если бы вы знали, чье оно…
– Чье же? – опасливо осведомился Кадык.
– Ее, великой богини! – И путник показал на виднеющееся в темноте изваяние.
В это самое мгновение тучи на небе разошлись, в прореху выглянула луна и залила окрестности обманчивым волшебным светом. Стала видна и та дорога, по которой пришел одинокий путник, и другая, пересекающаяся с ней.
Стало видно и изваяние на перекрестке – скульптура с триединой богиней.
– Мать Геката, я пришел к тебе с даром! – проговорил путник. – Прими его милостиво и покарай тех, кто посмел поднять руку на твоего верного слугу!
– Что ты там болтаешь! – прохрипел Бурдюк. – Нашел, чем нас пугать! Нам ли, ночным волкам, вся жизнь которых проходит под покровом ночи, бояться лунной богини? А ну, отдавай свою котомку, пока цел! И скажи спасибо, если мы отпустим тебя живым!
С этими словами головорез вытащил из складок своего плаща большой заржавленный нож.
В это время лицо богини – то из трех ее лиц, что смотрело на путника и головорезов, – казалось, ожило от серебряного света луны и исказилось гневом.
– Страшитесь гнева богини! – воскликнул служитель Гекаты.
– Да плевали мы на нее! – И Кадык шагнул к нему.
В то же самое мгновение из тьмы появилась огромная птица с круглой головой и крючковатым клювом, в несколько мощных, бесшумных взмахов крыльев подлетела к Бурдюку и вцепилась ему в голову длинными крепкими когтями.
– Сова… – вскрикнул головорез, пытаясь защитить лицо. – Кадык, помоги…
Кадык бросился было на помощь приятелю, но тут из ночной темноты бесшумно вылетела вторая сова и налетела на него.
– Ох, да что же это…
Бандиты беспомощно отбивались от сов, но те безжалостно драли их железными когтями. И, словно этого было мало, на дороге появились несколько огромных, черных, как ночь, псов. Не лая, не издавая ни звука, они набросились на головорезов и стали рвать их зубами.
– Проклятье! – вопил Кадык, пытаясь увернуться от совиных когтей и собачьих зубов. – Проклятье… она ослепила меня… она выцарапала мне глаза…
Он бросился наутек, не разбирая дороги, и тут же свалился в придорожную канаву. Оттуда донесся крик ужаса и боли – но почти сразу затих. Второй бандит, еще сохранивший один глаз, побежал прочь, преследуемый совами и псами, и вскоре исчез в темноте.
– Благодарю тебя, богиня! – проговорил путник, низко склонившись перед изваянием триединой богини. – Я принес тебе дар, о котором ты просила…
С этими словами он развязал котомку и достал из нее головной обруч – венец из тускло-серебристого металла, в центре которого красовался овальный голубой камень, похожий на всевидящий глаз.
Путник почтительно подошел к статуе и надел венец на ту из голов, что смотрела в настоящее.
Изваяние богини ожило: увеличилось в размерах, спустилось со своего пьедестала и шагнуло к верному слуге.
Лунный свет сделался гораздо ярче, и вокруг стало светло, как днем, – только свет был не золотистый и теплый, какой дарует солнце, а тускло-серебряный, загадочный и таинственный. В этом свете из придорожных кустов выбежало несколько больших черных собак,
