одноэтажными и двухэтажными домами, детскими и тренировочными площадками.
— Мы здесь ненадолго. — оповестил меня Донской.
Ничего ему не ответила. Мы подъехали к одному из домов. Донской вышел, помог выйти мне, выпустил Малыша. Взял меня опять за руку и сказал:
— Даш, мне нужно решить кое-какие дела, побудьте здесь.
Как будто у меня или Малыша был выбор.
Из дома к нам вышла женщина в возрасте. Пожилой ее трудно было назвать. Она была выше меня, но ниже Донского, и точно имела несколько килограмм лишнего веса. Её темные волосы были собраны на затылке, в пучок. Одета в штаны, тунику и фартук, который она снимала на ходу. Женщина подошла к нам, окинула внимательным взглядом, заметила, что Донской держит меня за руку и улыбнулась мне:
— Рада тебя видеть, девочка. Думала не доживу до этого момента. — она посмотрела на Донского. — И тебя рада видеть, оболтус. Иди сюда. — она открыла руки, и Донской отпустив мою руку, обнял ее.
Потом отстранился и сказал:
— Мам, я Дашу у тебя оставлю до вечера.
— Оставляй, конечно. — махнула рукой женщина.
Донской отпустил ее и вернулся ко мне.
— Побудь здесь. — посмотрел он мне в глаза. — И прошу без глупостей, Колючка. Из поселка тебя все равно не выпустят. Так что дождись меня.
Фыркнула на это его предупреждение, а оборотень резко развернулся и пошел к гелику, который ждал его. Через минуту мы с… мамой Донского остались одни.
— Пошли в дом, девочка. — сказала мне женщина и собралась уходить.
— Я это… — остановила ее. — С собакой.
Она обернулась, посмотрела на Малыша.
— Воспитанный? — спросила.
— Да.
— Тогда бери с собой.
— Спасибо. Пошли, Малыш. — сказала псу. — Только веди себя прилично.
Мы зашли в дом и прошли на большую кухню.
— Тебя ведь Дашей звать? — спросила женщина.
Я кивнула, подтверждая.
— А я — Мария Николаевна. — представилась она. — Как ты уже поняла, я — мама Максима. Есть хотите?
Мысль о еде уже не вызывала отвращения, а значит можно было поесть.
— Можно. — ответила ей.
— Тогда мой руки. Вторая дверь по коридору — ванная, полотенце найдешь там.
— Хорошо. Малыш, ты со мной? — посмотрела на пса.
— Оставь его. Я ему вкусняшек дам, ему же не нужно руки мыть.
Кажется, это была попытка пошутить. Видимо, она тоже не совсем понимает, как со мной себя вести.
Я нашла ванную. Она была просторной с хорошей отделкой. Умываясь, пыталась упорядочить мысли. Донской оставил меня здесь, чтобы не мешалась, пока он решает свои дела. Почему здесь? Почему не где-то ещё? Ощущение заботы с его стороны не покидало, но я не могла в нее поверить. Скорее поверю в то, что он выбрал это место просто потому, что мне отсюда не сбежать. Территорию стаи охраняют, и вряд-ли меня выпустят на машине отсюда. Так что побег откладывается. Пока откладывается.
Тихо вышла, прошла по коридору в кухню и заметила странность. Малыш в углу грыз большую кость, а Мария Николаевна стояла возле стола. И странной была поза в которой она находилась. Одна рука ее была прижата к груди, а другой она опиралась на стол. Лицо было бледным. Голова опущена. Глаза прикрыты. Губы сжаты в тонкую линию.
Быстро подошла и заглянула ей в лицо:
— С вами всё хорошо?
Мария Николаевна приоткрыла глаза и выдавила из себя:
— Помоги…
Глава 5
— Помоги сесть. — попросила она.
Я обхватила женщину и помогла дойти до небольшого дивана, стоящего прямо в кухне. Мария Николаевна села, а вернее сказать упала на диван и прикрыла глаза. Рука все также лежала на груди в области сердца. Лицо было бледным. Губы искривила болезненная гримаса. Я села рядом, взяла ее за свободную руку и направила силу, прогоняя по телу энергию и тем самым облегчая боль.
— Шшшш. Сейчас будет легче. — сказала ей.
Через несколько минут лицо женщины порозовело, и она открыла глаза.
— Спасибо. — сказала Мария Николаевна, глядя на меня.
— У вас же сердце? — спросила её. — Почему не лечите? Не думаю, что у вашего сына нет на это средств.
Медицина — дорогая штука, но не для Донского. Мне казалось непонятным, что имея деньги и связи оборотень не озаботился здоровьем матери.
— Максим не знает. Никто не знает. — сказала она, а потом сжала мою руку. — Я прошу не говори ему.
— Но почему? — удивилась я. — Он же ваш сын.
— У него итак проблем хватает, чтобы ещё на меня время тратить.
— Да что вы такое говорите? — возмутилась я. — Он — ваш сын. Он должен знать.
— Эх, девочка. — вздохнула она. — Недолго мне осталось. Болезнь быстро прогрессирует. Не заметили вовремя и вот… Лекари дали пару месяцев ещё. Если скажу, он же будет вину чувствовать, рваться сюда будет. А у него делов вон сколько, да и ты теперь появилась…
— Я то здесь при чем? — удивилась я, потом вздохнула и сказала. — Погодите, дайте посмотрю.
Я положила руку на грудь женщины, закрыла глаза и зашептала слова силы, пуская энергию. Картина, открывшаяся мне, была…не очень хорошей, но я бы не сказала, что прямо совсем критической. Ей можно было помочь, и я могла это сделать, но у меня были вопросы.
— Вы же обращались к магам-целителям?
— А к кому ж ещё? К ним и ходила.
— И что говорят?
— Да я в этом ничего не смыслю. Могу бумажки показать, что дали. Мне объяснили, что ничего нельзя сделать. Поздно.
Вот уроды! Что там за медики такие?
— А почему вы не сказали, кто ваш сын?
— А зачем? — удивилась оборотница. — Какая разница я или кто-то другой?
Наивность женщины поражала, но ещё больше удивляла безалаберность целителей. Ей можно помочь, просто нужен был кто-то, кто умеет работать с энергиями. В больнице должны быть такие. Если нет, то они хотя бы должны были сказать, про такую возможность. Но почему-то не сказали, а отослали умирать. Странно все это.
— Мария Николаевна. — посмотрела на женщину. — Я могу вам помочь. Доверитесь ли вы мне?
— Ты? — она удивлённо посмотрела на меня, а потом понимание проступило на ее лице. — Ты сильная. Поэтому он тебя выбрал. Делай, как знаешь. Я верю тебе.
Я не поняла при чем тут моя сила и выбор Донского, но расспрашивать сейчас было не время.
— Ложитесь. — сказала ей.
Диван был, конечно, маловат, но на нём все равно можно было лежать. А мне это нужно было, чтобы почувствовать потоки внутри тела. Я встала на колени перед диваном, положила ладони на грудь женщины, прикрыла глаза, и в комнате зазвучали слова на
