бороду, — мы вот…
Вновь раздается вой, который плавит барабанные перепонки яростью и ненавистью.
— Напомни им о девчонке, — Жрец оглядывается на Вестара. — Разве сердце не болит? Мальчики так страдают. Как сиганут с обрыва…
— Урод! — мать кидается к нему, а он исчезает за кустами с тихим и зловещим смехом. — Она ведь моя дочь!
Вестар переводит на меня мрачный взгляд:
— Прости, куколка, — а затем смотрит на папу. — А тебе придется жену придержать, рыжий пекарь, иначе для вас троих все кончится плохо.
Опускается на четыре лапы, встряхивает ушами и на несколько секунд опускает морду. Делает глубокий вдох и воет. У мамы округляются глаза, и она в ужасе шепчет:
— Нет, Вестар, нет… Они же ее сожрут…
И воет Советник о том, что в лесу их ждет глупая, но очень сладкая жертва. Он объявляет на меня охоту.
— Нет…
— Мам, — жалобно попискиваю я.
— Обезумевшего зверя успокоит лишь кровь человека, — сипит она.
— Это шутка такая?
— И человек тут только ты, — мама бледнеет. — Тина…
Лес затихает, когда Вестар замолкает и отворачивается от меня. Время будто замирает на несколько секунд. Эрвин и Анрей услышали вой Вестара.
— Беги, — папа падает на землю, сбрасывает шерсть, выгнувшись в судорогах.
Срываюсь под волной холодного ужаса с места.
— Нет! — рявкает мама и вскидывает руку. — Не смей бежать! Нельзя!
Притормаживаю и загнанно оглядываюсь.
— Они тебя нагонят, Тина, как бы ты быстро ни бежала, — сжимает кулаки. — И защитить мы тебя не в силах.
— И что мне делать?
Хочу бежать. Бежать в поиске темной норы, в которой меня не найдут два чокнутых волка, которые в безумии разорвут меня на части.
— Иди к ним навстречу.
— Что?
— Если хочешь жить, иди навстречу, — шепчет мама. — Ты не дичь, Тина. Да, женщина, но не дичь.
— Я не хочу!
— Выбора нет!
— Не кричи на меня!
— А я буду! — мама повышает голос, а Вестар, заинтересованно навострив уши, смотрит на нее, а затем на меня. — Ты о чем думала, когда пошла со Жрецом!
— Хватит, — папа сдавленно сипит. — Ты о чем думала, когда меня этой хренью напоила… Я был готов к смерти…
— Нет, не готов, — раздается голос Жреца из кустов. — Был бы готов, то валялся бы сейчас дохлым бородатым мужиком.
— Иди, — шипит мама и вскидывает руку на Вестара, который возмущенно всхрапывает, — зверь тупой, Тина. Ты либо кровью и плотью накормишь, либо вырвешь озабоченных мужиков женским очарованием.
— Не говори такое, — кутаюсь в простыню.
— Слушай маму, — шелестят кусты голосом Жреца. — Она в этом вопросе большая умница.
Кидаю взгляд на папу, который опять со сдавленным рыком обрастает шерстью и жутко похрустывает позвонками.
Ведь я должна была сообразить, что не будет все просто и легко со сделкой. И я не спасла отца. Он все еще страдает под угрозой скорой смерти. Кровью, конечно, не кашляет, но никак не может взять под контроль метаморфозы.
— Куда идти? — едва слышно спрашиваю я.
Мама кивает направо. Делаю несколько шагов, и она вздыхает:
— И пой песни, Тина. Голос — одно из оружий женщины.
Глава 19. У нас была сделка!
Кроны деревьев пропускают через листья солнечный свет яркими лучами, и они падают на мох и редкую траву веселымипятнышками. Лес кажется сейчас живым существом. Оно дышит ветром и пением птиц, шепчет шелестом листьев и наблюдает за мной белками, что притаились в ветвях.
И он, кажется, мне настороженным, и он будто чего-то ждет.
В ступни впиваются редкие острые колючки, но я не останавливаюсь, потому что если сделаю передышку, то кинусь в ужасе прочь.
И я напеваю под нос незатейливую песенку о скромной пастушке, которая пасет на лугу глупых овечек, а эти овечки от нее разбегаются:
— Куда же вы милые? Вас ждут топи гиблые… Там волки злые с клыками большими…
Медленно выдыхаю и пою дальше.
Овечки от пастушки все разбежались. Кто-то утонул, кто-то упал с обрыва, кого-то сожрали.
Страшная песня, от которой я покрываюсь мурашками и хочу плакать. Пастушку же не ждет ничего хорошего. Она растеряла всех овец.
Ветер затихает, тени сгущаются, и чириканье пташек становится зловещим. Анрей и Эрвин близко.
— Потеряла я всех овечек…
Невидимая тропа выводит меня на лужайку. Пара шагов по мягкой траве среди встревоженных желтых бабочек, и из теней выныривают с рыком Анрей и Эрвин.
— Бедные мои овечки… — голос мой снижается до писка, — лить мне слезы теперь у бурной речки…
Резко притормаживают, огрызаются друг на друга. Шерсть дыбом, глаза горят и слюни ручьем текут их пасти. В них нет ни тени человека.
Клацают зубищами, пригибают лобастые головы к траве, готовясь к прыжку, и я оголяю плечи, покраснев до кончиков ушей.
Я не хочу, чтобы меня сейчас сожрали два обезумевших зверя, у которых вместо мозгов — кипящий кисель.
— Было у меня десять овечек, но не осталось ни одной…
Зажмуриваюсь, когда они прыгают, но они пролетают мимо с двух сторон, коснувшись меня пушистыми боками.
Оглядываюсь:
— Бурная речка примет мои слезы…
Раздаются в плечах, встают на задние лапы и под белой шерстью раздуваются мышцы. Тяжело дышат, пускают слюни и утробно рычат, вглядываясь в мои глаза.
— Кинусь в речку…
— Зачем? — Анрей скалит клыки, и от его вопроса у меня кишки скручиваются от страха.
— В речку зачем? — присоединяется к нему Эрвин.
— Я не знаю.
— Неправильный ответ, — Анрей хрустит шейными позвонками.
И братьев вновь тянет к земле, и взгляд тупеет под жаждой крови.
— Ладно! Я знаю! — вскидываю руку.
Волчьи глаза немного проясняются. Щурятся и тихо порыкивают, ожидая ответа.
— Пастушке грустно и страшно, — шепчу я. — Она всех овец потеряла. Целых десять штук. А это не шутки. Вот и решила сигануть в речку.
Из влажных волчьих носов Анрея и Эрвина стекает ручейками алая кровь. Они тяжело дышат, мышцы простреливают судороги.
— Продолжай, — хрипит Эрвин.
— Наверное, она их любила, — шепчу я. — И ей жалко овечек, которые были когда-то ягнятами, а ягнята очень милые и ласковые. Они любят, когда их гладят…
Мне надо удержать на себе внимание Эрвина и Анрея и вытянуть их из плена животной ярости. Протягиваю ладони к их уродливым мордам. Простынь сползает на траву.
Рычат с тихим предостережением. Медленно выдыхаю и касаюсь их шерстистых щек.
— Тише…
Одергиваю руки, когда они во вспышке ярости вздрагивают, огрызаются и хотят цапнуть меня. Отпрыгивают от меня взъерошенными волками, урчат, накидываются друг на друга и кружат вокруг меня, раскрыв пасти, их которых тянется кровавая слюна.
— Вы даже знать не знали тех, к кому
